На стопке книг лежал конверт. Стратис взял его, некоторое время рассматривал почтовые штемпели, затем распечатал и прочел:
«Париж, 27 апреля
Дорогой Стратис, вот уже почти два месяца, как получил твое письмо. Только сегодня нашлось время ответить. Все это время очень много работал над диссертацией. Тема необычайно заинтересовала меня и, думаю, тебе понравится: „Платоновские идеи в поэзии символистов“. В эти дни пишу главу о Малларме.[92] Жаль, что тебя здесь нет. Так хотелось бы услышать твое мнение. Часто вспоминаю, как страстно мечтал ты о возвращении. Никого не желал слушать. Говорил, что иного спасения нет, что тебе не хватает земли. Однако думаю, что земля есть всюду, где можно работать. Я здесь иностранец, но надеюсь сделать кое-что. Разве можно сделать это в Греции, где все уничтожают, как саранча? Кажется, ты писал мне об этом…
Вечером был вместе с Н. в Люксембурге. Прелестная весна. Мы отправились с вечерним барабанным боем. Вчера она пошла послушать „Царя Давида“ и встретила Ф., которую не видела уже несколько месяцев. „Постарайся удержать свое счастье, — сказала она ей. — Это очень много значит, когда рядом кто-то есть. А у меня нет уже даже собаки“. Она очень изменилась после своей последней неудачи. Рука у нее значительно лучше, однако неизвестно, сможет ли она еще когда-нибудь играть.
Пишу тебе это потому, что знаю, как сильно ты любил ее. Тогда, когда мы виделись, она была одной из самых замечательных женщин в мире. Кто знает, куда теперь ведет ее судьба.
Пытался писать тебе без галлицизмов и французских слов…».
Стратис бросил письмо в ящик стола и с силой задвинул его. Он уперся лбом в ладони и закрыл глаза.
Он ушел с концерта и гулял по берегу реки. Был поздний вечер. Тяжелые грузовики проезжали, оставляя за собой сотрясение. Играли «Симфонию ре» Франка. Темп allegro non troppo все нарастал, нагромождался и рассыпался кучей осколков по грязным плитам среди бескрайнего города вместе с ним. Страстное желание выразиться переполняло сердце. Он чувствовал голос свой нечленораздельным до скончания веков. И снова музыка, и снова слова в его устах, жесткие, словно галька. «Далеко на Западе два года назад…», «Далеко на Востоке два года назад…», — шептал он, — «стоячие воды, не знающие, куда течь… среди немого лунного света…». Он огляделся по всем четырем углам комнаты. Перед ним — шкаф с зеркалом, справа — поломанная кровать, в левом углу — иконостас, один из скудных осколков его детства. Затем — окно с рухнувшей перекладиной и книжный шкаф. Он сделал движение рукой, желая взять книгу. Рука вернулась пустой. Другой рукой он взял перо и написал:
