— Странно, но дети его слушают, — заметил Стратис.
— Эти ночи нас многому научат, — сказал лукаво Нондас, — если мы только сумеем воспользоваться ими как следует.
— Правильно, — сказал Николас. — Нужно было раздать вам инструкции по эксплуатации, но теперь уже поздно.
Саломея не появлялась. Стратису казалось, будто он выиграл весь Акрополь в лотерею и не знал теперь, что с ним делать. Он направился к скамье, на которой сидели Сфинга и Лала. Другие последовали за ним. Калликлис все еще витийствовал и жестикулировал.
— Уже больше одиннадцати. Поднимемся или разойдемся по домам? — спросил Николас.
Сфинга посмотрела на Стратиса и сказала:
— Странно, почему Саломея так запаздывает. Мы с ней ужинали вместе с Фустосом. Я ушла, потому что Клис ожидал меня. Она поднялась на минуту к нему в мастерскую, а затем должна была прийти сюда. Странно…
— Фускос — это тот, кто рисует тебя? — спросила Лала.
Сфинга лукаво глянула на Калликлиса, засмеялась и поправила:
— Фустос. Тот, которому я помогаю… Которому я помогла закончить Эдипа.
— Я этого не знал, — равнодушно ответил Калликлис.
— Как прекрасно, когда кто-то может помочь, — сказала Лала. — Иногда я чувствую себя такой ненужной.
— Если бы ты только захотела, он был бы в восторге. Мне известно, что теперь он ищет Европу,[84] — сказала Сфинга.
— Я не имела в виду Фускоса, — сказала Лала. — А что делает Европа?
— Сидит между двумя рогами, — сказал Калликлис. — Пошли. Поднимемся.
— Пошли лучше спать, — умоляюще пробормотал Николас.
— А воды из рек в бутылочках? — издевательски спросила Сфинга.
— В том то и дело: наши идеи — наша тюрьма, — ответил Николас и терпеливо последовал за компанией, которая уже двинулась в путь.
Они стали подниматься по ступеням. Впереди шли Калликлис, Сфинга и Нондас, позади — Николас, Лала и Стратис. Выше поднимались шумные немцы: слово «Бедекер» то и дело проскальзывало в их разговорах.
— Калликлис говорит восхитительно, — сказала Лала, — только иногда возникает впечатление, что речь его скользит по безразличному человеку, который ощупывает другие вещи.
— Что еще за вещи? — спросил Николас.
— О, ничего плохого! Ну, например, гуляет или пьет кофе.
— А о чем он говорил? — спросил Стратис.
— О золотом руне. Он говорил, что это — символ вечного любовного порыва. Не знаю, как это объяснить. Он говорил о новой науке — о психализе.
— Молодчина, Лала! — сказал Николас. — О психоанализе. Устами невинного глаголет истина.
— Я так порядком и не поняла. Он говорил, что мы не знаем, что любим. Но говорил он с таким порывом.
