Июль сменился августом; папоротники побурели, а солнце согревало землю все меньше и меньше. Прожив в Глен-Клэр около месяца, я постепенно начала привыкать. Я все еще тосковала по маме и папе — бывало, вспомню их, и сердце рвется от невыносимой боли. Мне недоставало Эплкросса и морского прибоя, но, благодаря дружбе с Эллен и тому, что я все время занимала себя какими-нибудь делами, я справлялась с унынием. Еще я пыталась не думать о Нейле Синкларе, но, как ни странно, я скучала и по нему. Он волновал меня, бросал мне вызов. Я думала, что вряд ли еще когда-нибудь мне суждено его увидеть, и представляла себе, что в далеком будущем в Глен-Клэр придет весть о его женитьбе на какой-нибудь безупречной аристократке, которую его дядюшка одобрит в качестве будущей графини Страсконан.
Однажды за ужином Эллен шепнула мне, что к нам снова приезжают контрабандисты и что нам с ней нужно побыстрее лечь спать и накрыться одеялами с головой, иначе дядя Эбенезер с нас шкуру спустит. Естественно, мне вовсе не хотелось потакать желаниям дяди Эбенезера, но я видела, как напугана Эллен, и потому сразу ушла к себе и задула свечу. Мне показалось, что я расслышала голос Нейла среди других. От злости и разочарования кровь забурлила у меня в жилах — совсем как в тот день, когда мы ходили в сад. Неимоверным усилием воли я заставила себя оставаться в постели, хотя мне очень хотелось подойти к окну и украдкой посмотреть на него, когда контрабандисты будут уходить. Цокот копыт на дороге давно стих, а я по-прежнему лежала в постели не смыкая глаз.
Но я отклоняюсь от темы. Я собиралась написать о роковом дне, который повлек за собой большие разногласия между мной и дядей Эбенезером. Однажды утром у миссис Грант разболелась поясница, ее прямо скрючило от боли, и она не могла бы удержать и посудное полотенце. Поэтому я вызвалась прибраться в библиотеке. Я снимала паутину с высоких потолочных балок метелкой из куриных перьев — несчастная хозяйка перьев в воскресенье была подана нам к обеду. Комната называлась библиотекой, но, поскольку дядя Эбенезер сжег все книга, это было просто холодное, промозглое помещение с пустыми стеллажами. Мне здесь не нравилось, и я торопилась поскорее закончить, чтобы вернуться на кухню, где было относительно тепло. И вдруг мне на глаза попалась семейная библия. Она не была спрятана, но стояла на полке в самом неприметном углу. Когда-то черная кожаная обложка посерела от налипшей пыли, а позолоченные буквы на обложке почти все стерлись. Под влиянием внезапного порыва я раскрыла библию.
