Город накрыл снежный шторм. Низкие облака опустились на крыши серых многоэтажек, ветер раскачивал рекламные щиты и швырял в лица прохожих тяжелые хлопья мокрого снега. Автомобили, с натугой проворачивая колеса, пытались выползти из безнадежно вставшего центра города. Очерченные пунктиром желтых фонарей скоростные проспекты на глазах покрывались снежной кашей, и спешащие от метро пешеходы легко обгоняли ползущие в потоке машины.
Сергей припарковался, подождав, пока шустрый жигуленок подберет голосующих пассажиров, выключил радио, напоследок объявившее очевидную истину об огромных пробках и вопиющую ложь об отсутствии осадков, и заглушил двигатель. Выходить из теплого салона не хотелось, мокрый снег немедленно залепил лобовое стекло, рядом по тротуару по щиколотку в московской зимней слякоти шли по своим делам прохожие, безуспешно пытающиеся защититься от колючего ветра. Сергей вышел из машины, увернулся от летящих с дороги брызг, кляня про себя коллег-автомобилистов, и провалился по колено в собравшуюся у обочины серую жижу. Выбравшись на тротуар, он поднял воротник, поглубже натянул шапку и направился к дому.
Был конец рабочего дня, люди спешили по домам, сумерки сгустились, но вечер еще не наступил. Сергею ужасно хотелось кофе, хотелось с самого утра, когда он, опаздывая, вылетел из квартиры, держа в зубах портфель и на ходу засовывая руки в рукава куртки. В идеале, конечно, надо готовить на раскаленном песке, ну да бог с ним, со скидкой на урбанизацию пойдет и газовая плита. Но только не ту, маленькую кофейную чашечку, принятую в комфортной Европе и на жарком Востоке, а настоящую большую тяжелую горячую кружку. Сергей даже почувствовал кофейный аромат, помотал головой, отгоняя наваждение, и ускорил шаги.
Он прошел по скользкой тропинке мимо вытянувшегося вдоль дороги ряда разнокалиберных гаражей-ракушек с облезающей краской, мимо неторопливо сгребающего слякоть с тротуара дворника в оранжевой не по размеру накидке, подошел, увернувшись от забравшегося в неурочное время во двор мусоровоза к подъезду, и увидел Ганю.
Картинка из прошлого – за пятнадцать лет Ганя совершенно не изменился. Он стоял у подъезда – огромный, нескладный, в длинном брезентовом плаще, лысый, словно биллиардный шар, с оттопыренными как лопухи ушами, в круглых очках на веревочке и с улыбкой до ушей. У его ноги примостился необъятный перевязанный ремнями коричневый чемодан, той самой угловатой советской конструкции с откидывающимися щелкающими замками. Столь неординарный облик должен был неизбежно пробуждать служебные инстинкты у всех встречных стражей порядка. И действительно, потом Ганя признался, что у него по пути документы проверяли четыре раза. И только добродушное обаяние позволило избежать участи быть препровожденным в кутузку до выяснения его, Ганиной, личности.
