Наконец, глубоко вздохнув, он посмотрел на нее. Лаура увидела в его глазах уже знакомые ей гнев и грусть.
— Жизнь есть жизнь,— сказал он.— Она была всякой. Иногда плохой, иногда не очень.— Он отвернулся и долго смотрел на облака перед самолетом. Сезон дождей кончился, и они были белоснежные и пушистые. Самолет нырнул в одно из них, и они оказались в густом белесом тумане.
Наступила очередная пауза. Почувствовав, что больше не может вынести тишину, Лаура обратилась к нему с новым вопросом. Она знала, что скажет глупость, но это было лучше, чем гнетущее молчание.
— Ты счастлив?
Себастьян пожал плечами.
— Что такое счастье, Лаура? — С тяжким вздохом он продолжал: — Я слышал об одной фотожурналистке, которая покончила с собой, сделав серию фотографий людей с синдромом Дауна. Ее добило, что все эти идиоты были чертовски счастливы — первые счастливые люди, которых ей довелось увидеть. Она никак не могла понять, почему эти бедняги так счастливы, вот и свихнулась.
Лаура вскинула брови.
— Я не считаю, что обязательно надо стать идиотом, чтобы познать счастье,— возразила она.
— Возможно.— Себастьян сощурился в улыбке.— Но мне, Лаура, вполне хватает того, что моя жизнь интересна и разнообразна. Я занимаюсь своим маленьким делом, по возможности помогая другим, получая с этого доход и никому не мешая.— Выражение его лица стало жестким.— В любом случае, я не хочу быть довольным жизнью. Я считаю это коровьим существованием, впрочем, большинство людей ничем не отличается от скотов.
Глаза Лауры расширились, когда она услышала это хамское замечание. Но думала она о другом. В его голосе появилась горечь, которой никогда не было раньше. Интересно, что повлекло за собой такую перемену? Возможно, на него так подействовал его бизнес. Характер его остался бунтарским, но в нем появился какой-то холодный цинизм. Она посмотрела на него с грустной улыбкой.— Ты изменился, Себастьян,— заметила она.
Его глаза сузились.
— Правда? — холодно сказал он.
Лаура похолодела от его тона, но решила не отступать. Она должна была узнать, почему и как это произошло. Конечно, их это уже не касалось. Она напомнила себе, что их любовь давно умерла. Осталась лишь сестринская забота о нем. Она заставила себя в это поверить.— Да, правда,— продолжала она.— Ты стал мне совсем чужим. Больше, чем раньше, даже больше, чем когда я с тобой только познакомилась.
— Мы всегда были чужими, Лаура.— Он резко повернул штурвал.— Мы никогда до конца не понимали друг друга. Никогда.
