- Ты говоришь такие
страшные слова и так мрачен сегодня…
- Меня сделали таким…
- Я знаю это. И все
бы отдала, чтобы еще хоть раз снова увидеть твою улыбку. Я все готова для этого
сделать… - прошептала Горислава.
- Тогда, едем? – уже
окончательно спросил князь Илья.
- Прямо сейчас? – с
готовностью посмотрела на него девушка, но он, приостанавливая ее порыв,
покачал головой:
- Нет, как только
даст знак один человек, обещавший мне помочь вернуть этот княжеский плащ…
Борис Давидович, все
лето и осень выгадывавший, где и с кем ему выгодней быть, вспомнил о нем,
точнее о союзе с князем Владимиром, только зимой. И Горислава сразу отозвалась
на зов своего любимого. Поехала с ним. Ничего не понимая, перешла в руки Бориса
Давидовича, который лишь посмеявшись над князем Ильей, вместо обещанной помощи,
выгнал его вон из своего терема. Казалось бы, князя Илью должна была ослепить
ярость от такого коварства и обмана обидчика. Но вместо этого он, наоборот,
словно прозрел и, содрогнувшись от того, что едва не потерял, попытался
выкрасть Гориславу, но неудачно, и князь Борис, едва ли не со всей дружиной,
бросился за ним следом.
Полутьма поруба стала
сгущаться на глазах. Князь Мстислав прищурил глаза, чтобы от боли и стыда не
видеть света даже от свечки…
…Продолжая думать о
той погоне, он вдруг зримо вспомнил совсем другую, давнюю - от самого князя
Андрея Суздальского, который, вроде, никогда за ним не гонялся, всегда поручая
это другим... И почему-то уже была не зима, а лето…
Впереди было огромное
болото, со спасительным за ним лесом, которое он в спешке принял за луг, и где
сразу стал увязать сам и убегавшие с ним люди.
Огонек свечи
неожиданно превратился в высокое солнце, которое ему уже никогда не суждено
было увидеть…
Какие-то люди, ноги
которых почему-то не увязали в трясине, бросились к нему на помощь. Среди них
были его дед, отец, мать…
«Странно! – с
удивлением подумалось князю. – Оказывается, они живы?! Для чего же тогда я так
страдал, только зря считаясь изгоем?!»
Он хотел радостно
крикнуть им, что здесь, что видит их, но вязкая тина уже плотно залепляла ему
рот и даже нос. Хрипя, задыхаясь, он дернулся и, разом приходя в себя от дикой
боли в руке, открыл глаза.
Над ним, зажимая ему
рот и нос тряпицей, склонялся охранник.
