Скорее всего,
несколько дружинников едут выполнять поручение своего князя. Да только
почему-то не очень торопятся…
Славко свернул к
берегу, нашел колышек, от которого змеилась веревка и, отдирая ее ото льда,
направился к проруби.
Половцы… Жестокий,
дикий народ! Совсем только недавно перестали сырое мясо есть. Ничего святого
для них нет. Понаставили в Степи каменных баб и молятся им. Всё бы им резать,
губить, жечь…
Дед Завид говорил,
правда, что есть среди них и свои – христиане. Но таких Славко не видел ни
разу. Встречал злых и не очень, умных, как княжеский тиун, и глупых, которых
проще простого обвести вокруг пальца, бешеных и равнодушных, но таких, чтоб с
крестом на груди и которые молились бы истинному Богу…
Правда, он и сам уж
забыл, когда последний раз по-настоящему молился Христу. Нет, не вместе со
всеми, каждый день, повторяя вслед за дедом Завидом слова знакомых молитв. А -
сам, горячо, веря, что Бог слышит и обязательно поможет ему! После того, как
Бог не спас отца, которого прямо на его глазах зарубил хан Белдуз, и не
вернулась из половецкого плена мать, кажется, ни разу… Его сердце словно
закаменело от всего, что пришлось пережить ему за свои тринадцать лет. Он
перестал ждать хоть какой-нибудь помощи от Бога и надеялся теперь только на
самого себя. И это была его тайна, о которой в другой раз он боялся бы думать
даже один, здесь, посреди ночи.
Однако, сегодня,
вспомнив о ней, Славко вдруг с последней надеждой посмотрел на небо. И перед
тем, как потянуть на себя вершу, непослушными на морозе губами, прошептал такую
молитву, за которую, любивший порядок во всем церковном, дед Завид наверняка
наградил бы его подзатыльником:
- Господи, не для
себя прошу - людям ведь есть нечего… Помоги!
А дальше случилось
то, что может произойти разве что в самом счастливом сне.
Он поднимал вершу, но
та, чем больше уходило из нее воды, почему-то не легчала, а наоборот,
становилась тяжелей. Уж кто-кто, а Славко понимал, что это могло значить!
Руки его лихорадочно
задрожали. Изо всех сил он вытащил вершу на лед, приоткрыл крышку и тут же
захлопнул ее, увидев черную, не меньше своей головы, морду какого-то
чудовища...
Что это – водяной?!
В уме вихрем
пронеслись все те недобрые слухи, которыми, как любой омут, славилась в округе
эта заводь.
Но Славко
давно уже забыл, что такое страх. Тут же придя в себя, он чуть приоткрыл
крышку, внимательней посмотрел под нее и засмеялся:
