- Дышать-то хоть можно?
- Да, но только спокойно и
глубоко!
- После того, что я увидел
в миру?
- Ну вот, вы опять за своё,
даже пульс участился! Я запрещаю вам эти неприятные воспоминания! И со всей
ответственностью заявляю, что в вашем случае они приравниваются к самоубийству,
которое, насколько мне известно, сурово осуждает церковь.
- И правильно делает!
- Значит, договорились! А
теперь, скажите, когда это у вас случилось первый раз?
- В двенадцать лет…
- После чего?
- Не могу… язык не
повернется!
- Что сухость во рту?!
- Да нет, я о другом…
- А… вы все о Валентине! Да
вот же она!
- И не одна – с вашей
Дарохранительницей, отец Тихон!
- Ну, слава Богу! Спасибо,
Валентина! Давай её скорее сюда…
- Держите, а я опять
ненадолго уйду… Вы пока тут побудете, Сергей Сергеевич?
- Конечно! У нас тут еще –
анамнез, диагноз… Как бы это понятнее вам, Тихон Иванович, объяснить… Одним
словом, будем заниматься лечением!
- Надеюсь, до огня дело не
дойдет?
- Это еще зачем?
- Ну, как это?
Отец Тихон чуть приметно
улыбнулся и произнес длинную фразу на красивом певучем языке.
- Не понял? – опешив,
уставился на него Сергей Сергеевич.
- Так это же ваш Гиппократ:
«Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо –
излечивает огонь!» Древнегреческий - красивый язык. Хотя… он сказал несколько
слов на другом, более суровом, ритмичном языке, - «Не желают того, о чем не
знают!» - лично мне больше нравится латынь. А вам?..
3
Ваня посадил сестру на подоконник и с таинственным
видом продолжил…
.
- Эх, - с запоздалым
сожалением вздохнул Стас, продолжая вспоминать пережитые недавно события. - И
как я мог забыть про «угощение» Макса? Теперь, несмотря на все мои оправдания,
порки не избежать.
Стас так надавил языком на
молочный зуб, что чуть не подпрыгнул от боли. И этот туда же!.. Он залез двумя
пальцами в рот, но решимости довести дело до конца не хватало.
Тогда он спрыгнул с
подоконника, прошел в сени и срезал с удочки леску. Все равно, размышлял он,
рыбалки теперь не видать, как собственных ушей. К тому же, помня, как жалели
его родители, когда ему, при помощи суровой нитки, вырывали молочные зубы, он
слабо надеялся, что этот последний, хоть чуть, да смягчит наказание.
Лески хватило как раз от окна до двери комнаты.
Морщась от боли, Стас
обвязал один конец вокруг шатавшегося зуба, второй зацепил за ручку двери с
обратной стороны. Оставалось только позвать маму, чтобы она, рывком отворив
дверь, разом покончила с этим делом. Но не успел он окликнуть ее, как под окном
появились его друзья.
