— Вот еще бы план самого дома, с указанием комнат, и кто из дачников в какой комнате размещен, — сказал Георгий Глебович. — Сможете, Акинфий Мефодьевич?
— План – это мы сможем, это запросто, а вот кто где живет – тут уверенности нету. Ну да Константин Аркадьич, может быть, вспомоществуют… — говоря это, Акинфий Мефодьевич засеменил к своему столу.
— А где было найдено тело, Константин Аркадьич? — спросил Жуковский, разглядывая план дачи.
Константин Аркадьич вздрогнул. Он изнывал от жары, от жажды, но более всего от тоски. И ругал себя: зачем, ну зачем пошел он, Заславский, в околоточные надзиратели?..
— Может, за кваском послать? — спросил жалобно. — Очень уж день сегодня душный…
Предложение было одобрено, и Константин Аркадьич вызвал Прыща и отправил его за квасом. Тот, что в партикулярном, посмотрел на Прыща внимательно и, когда затворилась дверь, сказал:
— А вот вам и отгадка, откуда пресса про убийство прознала. Во всяком случае, бульварные газеты.
— Почему это вы на Прыща думаете? — слегка обиделся за подчиненного околоточный надзиратель. — Данила службу знает, не новичок, языком зря трепать не будет.
— Было у маменьки два сына: один умный, а второй дурак, — сказал молодой человек в партикулярном, глядя в потолок с мечтательным видом. — Один пошел служить в полицию, другой все учился, да не выучился. И сделался газетным репортером. А поскольку от батюшки доставшаяся фамилия была весьма неблагозвучна, свое родовое именование – Прыщ – сменил, и стал прозываться более для газеты подходяще, Известиным. Пишет в газетах, в основном бульварных, под различными псевдонимами.
Акинфий Мефодьевич причмокнул ириской. Утвердительно причмокнул.
— И откуда ты, Феликс, это знаешь? — спросил товарищ прокурора.
— В гимназические годы матушка моя каждое лето снимала у Прыщихи мезонин – вместо дачи. Я младшего Прыща репетировал – за стол и помещение.
— А я-то гляжу, никак не пойму, отчего мне ваше лицо такое знакомое! — обрадовался Акинфий Мефодьевич. — А вы Екатерины Ивановны сынок будете? Поклон нижайший вашей маменьке передайте, будьте любезные…
Товарищ прокурора слегка улыбнулся, но обратился к Константину Аркадьевичу:
— Так что же с телом?
— Да не тело, она еще живая была, — ответил Константин Аркадьевич, беря протянутый ему товарищем прокурора карандашик. Карандашик был маленький – просто кочерыжка какая-то карандашная, право слово! – и в толстых пальцах околоточного помещался неудобно. — Вот тут гряды идут, от кухни вдоль дорожки, — он нарисовал несколько линий, получившихся корявыми. — А вот туточки, едва в трех саженях от бокового крыльца, она и лежала, ногами к дому, а головой к забору, только чуть наискосок, в направлении нужника. Я даже подумал, что, может, она по нужде шла, но при наличии в доме клозета… — говоря это, Константин Аркадьевич густо покраснел. Как-то неловко было о таких вещах говорить с образованным начальством.
