Один из полицейских нашел на дверце сейфа свежую царапину, которая могла быть оставлена при попытке взлома, и теперь полицейские вместе с Жорой спорили, был ли сейф взломан, или нет.
Феликс спросил:
— Жорик, ты скоро?
Жора махнул рукой:
— Скоро, присядь на минутку.
Феликс поискал глазами, на что бы присесть: стульев было много, но все заняты бумагами, конторскими книгами и прочей канцелярской дребеденью. На одном из стульев даже стоял письменный прибор: из розового мрамора чернильница, подставка для пера и пресс-папье, и все это на бронзовом подносе. Феликс поднял прибор, чтобы переставить его на стол. Под прибором на сиденье стула лежала тоненькая папка с надписью чернилами: "Векселя", а ниже, карандашом: "Последние договоры".
— Жора, — позвал Феликс, — я тебе ее нашел.
— Боже мой! — закричал Суркис. — Моня, ты слышишь? Он ее нашел!..
…На именины Нюточки друзья почти не опоздали.
Но потом этот негодяй Квасницкий в двух газетах под двумя псевдонимами (Л. Кваснин и К. Ницкий) расписал, как скромный чиновник таможни Ф. Г. посрамил зашедшую в тупик полицию, разыскав важнейшие документы, и спас от позора, и возможно, что и от каторги, уважаемых и достойных граждан.
И вот теперь к Феликсу Францевичу время от времени обращались знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые люди с просьбой помочь в розыске похищенного или утерянного. Феликс Францевич, разумеется, отказывался, однако в городе постоянно возникали все новые слухи о том, что Глюк нашел вора, укравшего бриллианты у примадонны оперного театра, что Глюк отыскал скрывшегося от жены хозяина ипподрома и даже что Глюк еще раз посрамил полицию, устроив ловушку и захватив с поличным известного налетчика Васю Шмаровоза вместе со всей его бандой. Феликс Францевич догадывался, что таким образом развлекается за его, Глюка, счет Леня Квасницкий, и даже предупреждал несколько раз:
— Ленчик, я тебя когда-нибудь убью!
Но Леня раскрывал свои большие синие глаза широко и невинно: — За что, Фелик? — и хлопал длинными, по-девичьи загнутыми ресницами.
Ужасны были не сами слухи. Ужасно было то, что люди, знавшие Феликса Глюка давно и близко (друзья, сослуживцы, знакомые барышни, даже и родная мать, даже и Нюточка Белоцерковская!) этим слухам верили.
Да что там они! И сам Ленчик Квасницкий называл Глюка "нашим Холмсом" только наполовину в шутку. А наполовину – всерьез.
И теперь вам понятно, почему мадам Глюк так настаивала, чтобы ее сын, скромный таможенный чиновник, вызволял из заточения невинного племянника мадам Лискович?
