— Кто?
— Открывай, маманя, родственнички с подарками, — сказал Крючковатый, — да живей там!
— Ишь, деловой! — проворчал тот же голос, и дверь распахнулась.
— Деловой и есть, — весело сказал Крючковатый, подхватывая сумки и протискиваясь в дверной проем. Владик вошел за ним со своим чемоданом, прихлопнув дверь спиной, и увидел молодую темноволосую женщину в легком халатике, небрежно накинутом на плечи.
— А-а-а! — игриво улыбаясь, сказала женщина. — Это ты, Мишаня? Счастливым будешь! Не узнала я тебя…
— Выдь-ка! — Крючковатый дернул своим острым подбородком в сторону Владика.
Владик вышел, постоял на площадке. Он чувствовал, как снова, словно там, в сарае Шеста, наваливается на него, надвигается серая тяжелая безысходность. И, боясь, пугаясь, как бы не захватила она его, вскрикнул вдруг, рванулся и, спотыкаясь, почти не касаясь перил и стенок, помчался вниз. Вылетел из подъезда, пересек улицу, едва не попав под какую-то легковушку. Ничего не видя, раскинув руки, летел к своему единственному спасению в этом мире, к теплому, родному, ставшему таким близким детскому дому. Сам того не понимая, Владик убегал от самого себя, от страшной опустошающей раздвоенности души своей.
Он понял cразу, что Крючковатый втянул его в очередную грязную историю. И теперь проклинал и ненавидел себя за это.
Дверь в кабинет Марьсильны была приоткрыта. В любое время суток ребята могли зайти сюда, не спрашивая разрешения. Однако Владик не решился. Из кабинета явственно доносились голоса.
— Ну что вы, Спиридон Академыч, — убеждала Марьсильна, — я считаю, воспитатель обязан ежечасно творить добро. Воспитывать добром! Доброе наше отношение только и рождает ответное доброе отношение у ребенка к миру, к людям…
— У большинства наших детей искалечены души, — тихо сказал Спиридон Академыч, — как вылечить их, Мария Васильевна? Любая доброта тут бессильна! Стойкую нравственную глухоту — вот что получили и получают мальчики и девочки от своих родителей. Беда. После войны, когда я рос в детдоме, наши души были оглушены, омертвлены болью. Мы потеряли родителей, но мы знали, что они погибли за святое дело. У нас оставалась нравственная опора, которая нам давала силы жить дальше. У большинства нынешних детдомовцев этой духовной опоры нет. Чем дышать им, как жить? Остается, пожалуй, единственное и самое сильное средство — искусство. Рисование, музыка, кино, театр. Искусство поможет перебороть все то гнусное, страшное, что успело поселиться в их душах, сердцах, умах…
