Среди тонущих людей плавали две большие собаки. Им, вишь, тоже было страшно. Они бросались к людям, которые еще чудом держались на воде, лезли на плечи. Человек навеки исчезал в горящей воде. Одна собака проплыла рядом. Я успела поднырнуть, и она меня не заметила. Я постоянно подныривала, иначе бы загорелось пальто. Пароходик все-таки вернулся. На палубе командовала, размахивая пистолетом, Надя Спиридонова. Матросы с борта бросали тонущим людям короткие бревна. Я ухватилась за одно такое бревнышко. Вдруг недалеко от меня вынырнула Марина. Откуда она взялась? Я подтолкнула ей свое бревнышко. Марина вцепилась в него. Так держались мы из последних сил. Пароходик подплыл к нам, и Марину втащили на палубу, потом и меня. Колю среди спасенных я не нашла. У Марины, вишь, после купания в ледяной воде прошла ангина. Вскоре прибыли мы с Мариной в воинскую часть и стали служить. Связистками. Так попала я на войну. Почти каждый день нас обстреливали и бомбили. В одну из таких бомбежек погибла Марина.
Нам еще повезло. Хоть кто-то спасся. А на последней барже, которая уходила из Петрозаводска, были женщины и дети, старики да старухи. В основном жители Сулажгоры. Есть такой район в городе Петрозаводске. К тому времени начались сильные морозы, и баржа застряла во льду. Эту баржу нашли потом у Большого Климецкого острова. Замерзли все сто с лишним человек. Когда болею сильно, мне одно и то же видение приходит — баржа та заледенелая. Хоть я никогда и не видела ее. Так, девоньки, жутко станет, что криком кричу иногда…
Владик оглянулся. Девчонки сидели, тесно прижавшись к прачке, а в глазах у них — слезы. Владик усмехнулся. Нарочно грохнул стулом и ушел. Ничем не тронул его рассказ прачки, ничем. «Подумаешь, солдат в юбке, — думал он. — Нашла о чем рассказывать! На войне еще и не такое бывало. Сам читал. Да и в кино видел…»
Вскоре Владик получил письмо от матери. Та писала, что находится на излечении. Лечить, вероятно, будут долго, год, а может и два. «Так что, сынок, — писала мать, — наберись терпения. Поживи пока в детском доме. Слушайся воспитателей. А если кто тебя водку пить заставит, плюнь тому в морду! Отец твой из-за нее, проклятой, на улице сдох! Я который год лечусь, да все не вылечусь! Попомни, сынок, материны слова…»
Письмо было длинное, жалостливое, совсем не похожее на мать. Владик читал и перечитывал десятки раз одни и те же слова, и на глаза сами собой навертывались слезы.
