И Нюма думал, что каша удалась на славу. Он искоса посмотрел на соседа.
— Ара, не хочу я твою кашу, — буркнул Самвел. — Могу тебе кусок колбасы отрезать.
— Кровяной? Буду с голоду умирать…
— Ладно, ладно. Слышал уже, — перебил Самвел. — Проверну одно дело, тогда угощу тебя другой колбасой. Помнишь, при той власти была «отдельная» за два двадцать. Или «докторская» за два девяноста…
Нюма молчал. С некоторых пор воспоминания о «той» жизни его выводили из себя. Точно ворошили память об украденном, дорогом для сердца, предмете. Случается, так привыкаешь к чему-то, привыкаешь, и вдруг оно исчезает. А тебе подсовывают новое, непонятное и чужое. При этом лично тебя никто не спрашивает — хочешь ты этих перемен или нет. Потому как ты для них тварь бессловесная. Его давно раздражали всякие диссиденты, самозваные борцы за его, Нюмино, счастье. Болтуны и бездельники. Особенно это проявилось сейчас, когда наступила их власть, — разодрали страну на куски и растащили по своим углам, демократы сраные… Почему именно ему досталась такая старость? Не могли подождать несколько лет, пока он соединится со своей Розой?!
— Ты только обещаешь, — наконец произнес Нюма и положил в раковину тарелку из-под каши.
— Что я тебе обещал? — встрепенулся Самвел. — Когда?
— Только что. Обещал какое-то дело провернуть и меня отблагодарить.
— А-а-а, — Самвел наморщил лоб, отчего его вытянутое лицо стало похоже на печеный баклажан. О чем ему Нюма незамедлительно сообщил.
— Ты тоже не красавец, — без обиды проговорил Самвел.
Он раздумывал: рассказать соседу о предложении своего племянника Сережки или нет? Еще одно мнение не помешает. Но может повлиять на решимость осуществить предложение племянника. Самвел и так порой впадал в апатию. Несмотря на соблазн хорошо заработать. Дело, задуманное этим баламутом Сережкой в далекой Калифорнии, хоть и заманчивое, да не по плечу пожилому человеку. Им должен заниматься молодой и энергичный. А не тот, с лицом, похожим на печеный баклажан…
Так и не придя к определенному решению, Самвел поднялся со стула и направился к себе, переодеться. Кажется, сегодня спина не особенно болит, даже вообще не болит.
Четко очерченное крышами смежных домов, полуденное небо напоминало сколок плохо вытертого пыльного зеркала. Ленинградское утро зимой редко радует глаз своими красками…
Хотелось выть. Но вой у маленькой собачки пока не получался, только скулеж, да и то сдавленный и жалкий. А все из-за самодельного ошейника, который Нюма натянул на шею Точки — кольцо из веревки, скрепленное морским узлом. И как Точка ни упиралась всеми четырьмя лапами, Нюма стянул ее со ступеньки крыльца на снежный дворовый наст. Разве можно сравнить силу маленькой собачки с мощью бывшего экспедитора Торгового порта?!
