— Наверно, заметил вас.
— Да. Ну, а теперь еще поживем, значит! — улыбнувшись, бодро сказала Саша.
Через несколько дней Нилова снова пришла ко мне и весело сообщила:
— Завтра уезжаю в полк.
— Я тоже хочу в часть, — заволновалась я.
— Нет, ты не торопись, Тамара. Наши все равно на отдыхе, тебе там нечего делать. Вылечись как следует.
— Мне за это время надо пушку изучить, — возражала я.
— Да, Тамара, что я узнала, — перевела она разговор, — оказывается, наших тяжело раненных офицеров эвакуировали недалеко. Я думаю, что и твой Гриша где-нибудь поблизости. Когда выпишешься, я тебе дам отпуск на несколько дней, ты пройди по ближайшим госпиталям и поищи его.
На другой день Саша уехала, а меня не покидала подсказанная ею мысль — разыскать Гришу. С этого дня в палате я стала самой дисциплинированной, выполняла все указания врачей, чтобы скорее выписаться и начать розыски мужа.
Несколько раз я просила лечащего врача выписать меня, но моей просьбы не удовлетворили, пока я не окрепла полностью.
Девушки-практикантки, заканчивающие курсы медсестер, заботливо и любовно ухаживали за ранеными. После дежурства они часто окружали мою койку и просили рассказать о боях, в которых я участвовала. Расспрашивали они и о Саше Ниловой, восхищались ее мужеством и твердостью характера. Каждая из них мечтала быть похожей на Сашу.
После отъезда Ниловой мне еще дней десять пришлось лечиться, но однажды во время обхода, весело хлопнув меня по плечу, врач сказал:
— Завтра можно выписываться в часть.
Ясный летний день был для меня особенно радостным — ведь в моем воображении он предвещал встречу с Гришей.
С утра я бодро шагала по узким и пыльным улицам Прилук. Даже кирзовые солдатские сапоги не казались мне сегодня такими тяжелыми, как обычно. Смущала стриженная под машинку голова, но, убедившись, что никто не обращает на это внимания, я успокоилась.
«Хорошо сейчас в Крыму, на берегу моря, — думала я. — Если бы не война, отдыхали бы мы сейчас с Гришей на юге…»
Мои мысли прервал громкий голос диктора из висевшего на площади репродуктора:
— Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!
Его голос заглушили частая трескотня зениток и рев пикирующих самолетов. Прохожие шарахнулись во дворы и бомбоубежища.
Я бросилась на землю под стенку большого дома.
…Солнце уже садилось, когда я, утомленная неудачами, с подавленным настроением входила в последний прилукский госпиталь. Присматриваясь к раненым, со страхом думала: «А вдруг и здесь его не окажется?» Опасения мои сбылись.
