Я постарался не выдать смущения. Не удалось.
— Не знаю, о чем вы говорите…
— Да что уж там, — бросил Сезер. — Омар слышал, как вы рыдали. Сказал, что почти полчаса заливались слезами. Он не пришел к вам сегодня утром требовать деньги за телевизор только потому, что пожалел вас, идиот. Но, поверьте, к вечеру он снова будет в ярости. Это перманентное состояние Омара. В этом вы с ним похожи.
Сезер впился в меня взглядом. Обжигающим, словно вспышка яркого света. Я невольно заморгал и отвернулся.
— Так почему вы плакали, американец? — спросил он.
Я не ответил.
— Тоска по дому? — спросил он.
Подумав мгновение, я кивнул. Он повернулся к окну.
Все мы здесь тоскуем по дому, — услышал я.
LA VIE PARISIENNE…
Или, если точнее, моя парижская жизнь.
Первые недели в моей хибаре на улице де Паради она была подчинена такому распорядку.
Почти каждое утро я вставал около восьми. Пока варился кофе, я слушал радиостанцию «Франс-Мюзик» (или, скорее, «France Bavarde»,[47] поскольку ведущие, казалось, были не столько увлечены собственно музыкой, сколько бесконечным ее обсуждением). Одевшись, я спускался вниз, в boulangerie[48] на соседней улице де Птит Экюри, где покупал багет за шестьдесят сантимов. Оттуда шел на рынок на улицу дю Фобур Сен-Дени и делал закупки по заранее составленному списку. Шесть ломтиков jambon[49] шесть ломтиков эмментальского сыра, четыре помидора, полдюжины яиц, 200 граммов зеленой фасоли (я быстро освоил метрическую систему мер), 400 граммов какой-нибудь дешевой белой рыбы, 200 граммов самого дешевого мяса, которое не выглядело совсем уж заветренным, три литра vin rouge,[50] пол-литра молока, три литра простой минеральной воды — этого запаса мне хватало на три дня. Стоимость продуктовой корзины никогда не превышала тридцати евро… и это означало, что я мог питаться на шестьдесят евро в неделю.
В те дни, когда я закупал провизию, домой я возвращался к половине первого. Включал свой компьютер и, пока он загружался, варил себе еще кофе, настраиваясь на работу. Я убеждал себя в том, что пятьсот слов — это всего ничего: подумаешь — две страницы. Это была ежедневная норма моего писательского труда.
Две страницы, шесть дней в неделю — итого двенадцать страниц. Если бы мне удалось выдержать такой темп, роман был бы готов через год. При этом мне совсем не хотелось думать о том, что оставшихся денег хватит лишь на то, чтобы обеспечить себе самое примитивное существование в течение трех оплаченных месяцев аренды…
