Вскоре гости начали один за другим откидываться на спинки. Теперь встала одна из девушек — это была та самая, на которую Логинов обратил уже внимание. Черноволосая, вся кругленькая, с быстрыми глазками, она оказалась совсем маленького роста. В руках у нее откуда-то появилась огромная кружка. В полном молчании девушка шла вокруг стола, и Логинов уже чувствовал, что идет к нему. Так и вышло: подошла, встала — ростом она была немногим выше его, сидящего. Он видел, как она изо всех сил старается сохранять серьезность, но губы то и дело вздрагивали, а в глазах вовсю плясал смех. Видимо, он должен был теперь оправдаться за свою ошибку с этим посохом — но вот беда, он и теперь не знал, что ему делать. Украдкой он взглянул на усача, но тот отвернулся, тогда он с мольбой обернулся вправо. Юноша едва заметно кивнул ему, указав глазами на кружку и дернув кадыком. Логинов с облегчением — уж теперь не напутает — схватил сосуд и сделал большой глоток.
Горло схватила судорога, слезы брызнули из глаз. Большей дряни ему не приходилось еще пить, хотя пить случалось разное. Но это было что-то! Это была кислая горечь с запахом гнилой лужи, да к тому же на языке ощущались мелкие частицы чего-то, о чем думать не хотелось. Логинову показалось, что он теряет сознание, но второй раз ударить в грязь лицом?! Закрыв глаза, он полностью расслабился, стараясь отключить все органы чувств — это всегда помогало, когда били или когда замерзал, да вообще всегда. Остатки зловонной жижи проскользнули в желудок, он глубоко вдохнул носом и открыл глаза. Первым, что он увидел, было лицо девушки, исполненное ужаса. Он обвел взглядом стол — на всех лицах застыло то же выражение отвращения и страха.
— Горе, горе! — закричала какая-то женщина. — Ой, наглотаются, ой, нахлебаются! Горе нам! Ох, детушки наши!
Рыдания сотрясали зал. Сосед Логинова, тот, у которого был дядя, бился головой о стол, усатый толстяк заламывал руки и выл в голос. Логинов почувствовал, что проваливается в пустоту…
«Какие детушки, — успел он подумать, — что опять не так, господи?!» — и в этот миг желудок скрутила судорога и его шумно вырвало всей этой зеленой мерзостью, перемешанной с обедом, так, что он еле успел отвернуться от стола.
Первой заметила черненькая — она все время так и стояла здесь, словно окаменев.
— Не будет горя! Не будет! Не будет! — приседая, она визжала, пока ее не услышали, и тыкала пальцем в пол. — Не будет горя! Не нахлебаются!
