Дмитрий Мережковский, «Иисус Неизвестный», 1934 г. {66}.
1.
Известно, что Иисус, проповедуя народу, излагал свое учение в притчах — то есть в образах, сравнениях и примерах из повседневной жизни:«И приступивши ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? Он сказал им в ответ: ...потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют... Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем» (Мф. 13:10-15).
И ещё: «Иисус говорил народу притчами, и без притчи не говорил им» (Мф. 13:34).
Принято считать, что Христос избрал именно такую — облегчённую — форму для своих проповедей из-за состава аудитории — ведь почти всегда его слушателями были простые люди из низов, не обременённые книжной учёностью — рыбаки, ремесленники, крестьяне и скотоводы. Элементарная безграмотность его последователей будто бы и являлась единственной причиной того, что Иисус обращался к ним на языке притч.[16]
На самом же деле всё обстояло не так просто. Если внимательно перечитать Евангелия, то можно заметить, что притчами Иисус говорил чаще всего в том случае, когда выступал перед большими скоплениями народа. Когда же слушателей оказывалось немного, то Иисус прекрасно общался с ними и без притчи, и его вполне понимали: «И таковыми многими притчами проповедовал им (народу. — А. Л.) слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял всё» (Мк. 4:33-34). Но ведь, как не трудно догадаться, и в том и другом случае его слушателями оказывались одни и те же люди — рыбаки, крестьяне, пастухи и ремесленники. Почему же, выступая перед толпой, Иисус говорил притчами, а в беседах наедине — не всегда?
Наиболее точный ответ на этот вопрос даёт сравнительно молодая научная дисциплина — коллективная психология, или психология масс. Трудами таких её видных представителей, как Г. Лебон, Г. Тард, В. Бехтерев, С. Московичи и др., было показано, что люди, собираясь в толпу, в значительной мере утрачивают индивидуальность, проникаясь общими для всех мыслями и желаниями. При этом мысли и чувства даже не усредняются, а скорее стремятся к самой низшей отметке. «Коллективная душа» толпы как бы приноравливается к уровню её самых примитивных и неразвитых членов, благодаря чему каждый индивидуум в толпе может принимать участие в совместных действиях и чувствовать себя на равной ноге со всеми. Воспитание, образование, жизненный опыт — все это в толпе слетает, как шелуха, обнажая самые простые поведенческие и мыслительные реакции и способности. Порабощение «коллективной душой» индивидуальной души иногда бывает столь выраженным, что не заметить этого просто невозможно. Недаром еще Солон любил повторять, что отдельно взятый афинянин — это хитрая лисица, но когда афиняне собираются на народные собрания, то уже имеешь дело со стадом баранов {68}.
