— Угостишь табачком? — я остановился возле дядьки.
— А чего не угостить? — добродушно пробасил он, протягивая мне кисет и обрывок газеты. — Ты минер, значит? Который – помощник Митрофаныча?
— Минер-минер, — кивнул я, отрывая небольшой клочок бумаги и высыпая на него табак. Не то чтоб я в совершенстве овладел искусством сворачивать самокрутки, но насмотрелся на этот процесс уже достаточно. — А тебя как звать?
— Василием, — видя мои безнадежные попытки извлечь огонь из окончательно сдохшей зажигалки, новый знакомец протянул мне свой окурок. — Бывший старшина бывшей Рабоче-крестьянской Красной Армии…
Я на миг замер, так и не поднеся свою самокрутку к его окурку. Но быстро расслабился и, наконец, подкурил.
— Хорошо! — заявил я выпустив густой клуб дыма и блаженно сощурившись. — А скажи мне, Василий, почему ты армию нашу бывшей называешь? Не боишься таких разговоров?
— А какая она, армия наша? — кажется он вполне искренне удивился. — Гонят ведь наших… Шутка ли – за какой-то месяц от Польши до самого Днепра дошли! А бояться мне… Все равно – не жилец. Повидал уже… Тут ведь смерть так косой своею размахалось, что дурость надеяться на другое.
И, главное, говорит так уверенно! Но, одновременно – спокойно. По этому человеку, несмотря на слова, абсолютно не заметно, что он чем-то сломан, что чего-то боится…
— А чего ж тогда оружие не бросишь, — я указал на небрежно прислоненную к дереву "трешку", — и не укроешься где-нибудь? Вдруг пронесет!
— А вот это – хрен собачий! — Василий тут же посуровел. — Не достанется супостатам так просто моя земля! Собака я, что ли – в кустах отсиживаться? Пусть эти фашисты проклятые меня и убьют, но я с собой кое-кого из них захвачу!
И дернуло же меня после разговора с Митрофанычем подойти именно к нему! Нет, это только с моим счастьем можно вот так наткнуться на человека, который, фактически, объявил себя смертником. Камикадзе, блин! Но могло быть и хуже – этот хоть воевать хочет, а не мается здесь, в отряде, ожидая смерти или ища какой-то другой выход. Будь по иному, я бы тут же побежал к Митрофанычу и, рассказав о Василии, требовал бы принять какие-нибудь меры. Ведь, будь иначе – в отряде появился бы потенциальный предатель, который непременно сдал бы нас, пообещай ему немцы жизнь. А так – можно постараться переубедить.
— Вот что, Василий, — я снова затянулся и чуть помолчал, — кругом ты не прав. И армию нашу хоронить рано…
— Та, все так говорят! — махнул рукой он.
