Словом, подхватила Ингу ласковая волна, да и понесла в неведомые дали, прям как в детстве, а ведь думала, что давно уже все прошло и не вернется. И полено это еще — ну откуда оно там взялось? Быть не должно там ничего подобного, прям как черти в руку подали, да еще и с сучком тем поганым.
Пока люди не навалились, да ведром воды не окатили — так в себя и не пришла. Вышло в итоге, за место радости одно большое горе. Еще и ни разу не надеванное лучшее платье сводной сестры порвала, да в грязи и крови из прокушенной губы извозюкала. Хорошо хоть у Михася кроме носа и рук переломов почти не было, так — трещины в основном, не те все же силенки у Инги, хотя утешение это слабое. Так собственными руками и порвала ниточку к счастью, да и парню жизнь покурочила знатно.
С того взгляда, что она увидела когда к нему в больницу ездили извиняться да вежливые слова говорить, все ей ясно стало. Кости хоть и не за пару месяцев, но срастутся, а вот этот брошенный на нее затравленный взгляд полный ужаса и детской обиды… Сотрется ли это выражение когда, о том впору перед свечкой молится.
Дядька за этот случай вожжами поучил от души, да на фоне собственных мыслей все прошло не слишком заметно. А вот то, что за обиду пришлось Красавку отцу Михася отдать, по сердцу резануло сильнее. Не корова была — золото, вся семья по ней убивалась, как со двора сводили, а что поделаешь — лечение оно не бесплатное. Но Инге и тут досталось больше всех, ведь кормилица эта единственным утешением ей с детства была, всех горестей свидетельница и утешительница. Бывало, обнимешь за шею, и все печали куда-то деваются…
Теперь этой утешительницы не стало, Мурка — дура и сочувствия у нее ни на грош, что ж чаще всего за наши ошибки расплачивается кто-то другой. Впрочем, и на отсутствие личной расплаты жаловаться не приходилось, одно дело — просто отказать, пусть и против воли родителей, таким мало кого в наши времена удивишь, и совсем другое — отправить не понравившегося женишка в больницу. В дополнение к уже имевшейся «истории» взять ее теперь замуж, мог только польстившийся на богатое приданное (а откуда оно у взятой из жалости сироты?) вдовец. И то, только чувствующий в себе достаточно уверенности чтобы «обломать» строптивицу.
Словом — хоть в омут головой или в лес в одиночку. Но хватит сожалеть о прожитой жизни, тем более что она, похоже, заканчивается — лес ротозейство и невнимательность не прощает. Инга раньше вполне могла ходить по нему, и даже в одиночку, за счет того, что очень хорошо «чувствовала» лес, за это он отвечал ей взаимным уважением. Но «слушать» и «слышать» это разные вещи и вот сейчас за невнимательность, кажется, будет расплата.
