А еще Герб обожал гонять на машинах по дороге, проложенной в пустыне между Тусоном и Финиксом, по совершенно фантасмагорическому ландшафту, населенному десятифутовыми «песчаными дьяволами», чольей, похожей на какие-то покосившиеся водоросли, и гигантскими цереусами с отростками, глядящими в небо, как персты верующих на старых иконах. Дорогу проложила группа молодых латинос, которые, по слухам, контролировали контрабанду марихуаны из Ногалеса. Герб не был среди них своим, но они признавали его феноменальные способности водителя и механика.
Как-то Герб попросил Гонщика прокатиться на только что отремонтированной машине, чтобы со стороны понаблюдать, как она себя ведет. Однажды попробовав, Гонщик уже не мог остановиться. Он принялся гонять машины, испытывать их на прочность, проверять, на что они способны. Вскоре стало ясно, что он прирожденный гонщик. Тогда Герб перестал водить сам и все время проводил в гараже. Он разбирал машины по винтикам и снова собирал, будто наращивал им мышцы. А Гонщик выводил их в свет.
Там же, на дороге, Гонщик встретил второго — и последнего — хорошего друга, Хорхе. Только-только начиная познавать единственное ремесло, в котором он станет лучшим, Гонщик удивлялся тому, как легко все получается у того же Хорхе. Парень играл на гитаре и аккордеоне в местном мексиканском оркестре и писал собственные песни, вполне прилично водил, учился на государственную стипендию, пел соло в церковном хоре, работал в приютах для трудных подростков. Если у Хорхе была еще одна рубашка, кроме той, что он надевал по воскресеньям в церковь, то Гонщик ее никогда не видел. Хорхе вечно носил старомодные, в рубчик, майки, черные джинсы и серые громоздкие ковбойские сапоги. Жил он в Южном Тусоне в шатком домишке, служащем приютом для трех или четырех поколений взрослых и неисчислимого количества детей. Бывало, Гонщик сидел у них за столом, жуя свиные отбивные с мексиканскими томатами и заедая кукурузными лепешками и вареной фасолью, в окружении людей, тараторящих на непонятном языке. Но ведь он являлся другом Хорхе, а потому тоже был как бы членом семьи, и тут не могло быть никаких вопросов. «Древняя матрона», как Хорхе называл бабушку, всегда первая выбегала на дорогу перед домом, чтобы его встретить, а потом брала под руку и вела внутрь, не переставая возбужденно болтать. Частенько во внутреннем дворе собирались подвыпившие родственники с разнокалиберными гитарами, мандолинами, скрипками, аккордеонами и даже с тубой.
