— А на колоколах сможешь, Николай?
— Нет проблем.
Перламутр планок, уголь кнопок, никель решеточек, кожа ремешков и, конечно, звук, издаваемый этим ящичком, называемым "венкой", волнует слух "министра культуры" районной администрации Геннадия Чугунова. Он тоже — обросший настоящей русой с проседью бородой. У него глаз горит на "венку". Получив ее в руки, долго оглядывает, пробует на вес и кажется даже нюхает. Потом садится на скамью, наскоро сколоченную под стенами церкви из толстых неструганых досок, и объявляет:
— Недавно сочинил. Новая.
И переламывая гармонь через колено, играет вступление. Делает паузу. Вдох. И поет о белом снеге, о любви. Три куплета с припевом. В формате народного творчества довольно высокой пробы.
Чугунов — питерский человек, утонченно деликатный и вежливый. Став "министром культуры", болезненно переносит мелкое политиканство, свойственное любой чиновничьей среде: "Ну как это можно, утром одно говорить, а днем совсем противоположное!"
Человек честный, крайне совестливый, он десять лет назад покинул Питер, стремясь к простоте и цельности деревенской жизни. Шесть лет работал директором сельской школы в Ляхове, жил в ветхом домике, разводил кур. Утренние линейки с учениками начинал так. Выступал из своего директорского кабинета с гармошкой, запевал: "Как родная меня мать провожала…" Ребята, горланя, веселым маршем расходились по классам.
Разобрал до досочки, до винтика бросовое пианино, а когда собрал и настроил, то выучился на нем играть. В Питере занимался вокалом и танцами — в деревне стал ходячей консерваторией.
Дочка — в Австралии. Он недавно к ней ездил. Пожил в доме зятя — офицера армии США в отставке (крещен по настоянию Чугунова по православному обряду в Питере).
— Ну как там в Австралии, Геннадий?
— У нас лучше.
Ну а как лучше? А вот как. Приехал из Австралии, из двух коттеджей с бассейном в деревянное кособокое Ляхово. Сел в свою машину — "Волгу", выпуска 1970 года. Еще с оленем на передке. Повез на участок семена картошки. Был май. Только выехал за околицу — лопнул маслопровод. Мотор заклинило. Вышел из машины. Поднял капот, поглядел на кипящий мотор и понял, что дома все-таки лучше.
В этой почтенной советской машине, попыхивая, постреливая, позвякивая, мы едем по холмам и увалам ярославской земли, дышащей зноем и покоем. Сидящий за рулем "иномарки" Чугунов оглаживает бороду и возмущается своим министром Швыдким.
