Знаю, так всегда случается —
там, где нужно Свет беречь,
вдруг герой в толпе является,
как в золе — булатный меч.
Струкова чувствует эти перемены в миропорядке, она сама — их дитя, их герой. И потому, почти как вещее слово, пророчество, звучит ее поэтическая речь: "Видишь... поднимается ветер..." Но если в русской древности ветер — властитель перемен, то у Струковой — он только их вестник, знамение, признак. Промыслительная сила, совместное делание с Богом — в руках героя, вне зависимости от того, понимает ли он это разумом своим или только чувствует сердцем.
Так долго явное волевое начало не было востребовано русской поэзией, и вот оно, почти уже нежданное, предстало вдруг в стихотворных строчках, вышедших из-под женской руки. Редкий поэт сегодня способен гневно крикнуть.
Стой, солнце! Не ходи над миром,
Земля сырая, расступись!
Как правило, перед читателем — стихотворное пожелание, описание воли, но не она сама, властно предстающая и как сила, и как жертвенность — в неразрывном единстве.
Грехопадение первых людей — следствие желания, малоосознанного, но катастрофического по последствиям. Там не было решения, как, наверное, по этой причине не было и личности. Возврат в небесную обитель, как заповедано, возможен путем искупления греха — осознанного искупления, которое происходит как воплощение внутренне принятого решения. Потому-то христианская литература — это не литература желаний, а литература решений, христианская свобода — не свобода вне границ, но свобода внутри убежденности. Эти внутренние решения могут быть порой и неявны, но они очень значимы для судьбы героя, потому что рядом с решением здесь всегда присутствует ответственность за него. Время бесконечной литературной рефлексии стремительно уходит, литература, пока еще неведомым образом, обновляется. Однако роль личностного духовного решения в этом художественном обновлении определяюща.
Судя по всему, в ближайшее время в центре русской литературы встанет вопрос совместимости и спора православного и родового. Единственный выход из их противоречия находится в поле русской православности, осознающей свою метафизическую уникальность. Прежде — Юрий Кузнецов, а теперь — Марина Струкова, это только первые ласточки завтрашней отечественной литературы.
Кроме того, поэтесса может быть сопричислена к тому героическому и преданному поколению, что оросило своей кровью черную землю Чечни, что было оболгано в своей борьбе и смерти предательским, сатанинским телевидением, а еще раньше прошло через оскорбленное ельцинской безнравственной пропагандой детство. Это — их голос, не чуждый некоего духовного монашества, часто склонный к житейской аскезе, противопоставленной торжествующему пиру всего мирского, земного в крайней степени приземлености. Это голос молодой России, которая полна не только гневом, но и любовью, разумом, сердечным чувством и удивительным по глубокой выразительности поэтическим словом.
