На правых флангах обоих полков у знаменосцев — освобожденные от чехлов, развернутые боевые стяги, за строем казаков высились пирамиды с пиками и ружьями. С волнением и трепетом впитывал в себя Федор Дикун наблюдаемые им картины казачьих проводов в боевой поход. «Что‑то нас ждет впереди? — закрадывалась тревожная мысль. — В неведомо каких краях доведется нам действовать».
Вместе с Порохней кошевой атаман подошел к столу. Он поочередно взял полковые перначи и, предварительно подставив их для окропления святой водой, вручил командирам полков. Порохня и его церковные ассистенты побрызгали святой водой и всех старшин, подходивших к столу за ритуально удостоенными божьей благодати сотенными клейнодами.
Затем Чепега вплотную приблизился к Головатому, находившемуся в полной походной готовности и при атаманской булаве, полуобнял его и произнес:
— Можно выступать. Доброго пути тебе и полкам.
Порохня же осенил Головатого крестом и добавил:
— С богом.
Так после всех предварительных процедур, как отметил летописец, помолясь богу и перед церковью простясь с екатеринодарцами и представителями куренных селений, полки «с божьей помощью восприняли путь свой».
В поход вели черноморцев закаленные командиры. В самый его канун в войско поступил приказ А. В. Суворова о досрочном присвоении очередных воинских званий 51 казачьему офицеру — участникам недавней польской кампании.
Случилось так, что когда в первой сотне первого полка Ивана Великого объявлялся названный документ, Федор Дикун находился там по служебным делам, а после них на несколько минут задержался у своих знакомцев. И он стал невольным свидетелем, с каким пристрастным интересом казаки донимали расспросами своего сотника Григория Лихацкого, за что он самим А. В. Суворовым раньше выслуги произведен из хорунжих в более высокий воинский чин.
Подкручивая пшеничный ус и слегка раскачиваясь на высоких каблуках желтых хромовых сапог, Лихацкий с простоватой непосредственностью поведал:
— Что тут говорить. Как точно определил наш батько
Чепега, мы ведь гоняли поляков, как зайцев. И под Прагой, и под Варшавой. Больших баталий не велось, но покрутиться конно и пеше досталось немало.
Выслушав рассказ чужого сотника, Дикун, прощаясь с собеседниками, заметил:
— Не велика честь гонять людей, как зайцев.
На это ему сразу несколько контрдоводов привели:
— А польская шляхта как обращалась с малороссами и казаками? Хуже, чем скверно. То‑то же.
И еще:
— Ты забыл, с каким презрением шляхетские паны называли нас быдлом и беспощадно угнетали наш народ?
