Вокруг простирались необозримые заросли трав, а в прибрежных топях степных рек и озер, в лиманах Причерноморья и Приазовья сплошной стеной под ветром качались камышовые джунгли с мириадами малярийных комаров и иного гнуса, нещадно донимавших все живое. И все же южные кубанские черноземы неодолимо притягивали к себе людей, как магнит. Весна, лето и осень соткали здесь будто нескончаемый радужный праздник жаркого солнца, нередких и обильных дождей, щедрых урожаев хлеба, винограда, огородной и садовой всякой всячины. Влекло сюда обилие водоемов и рыбы в них, раздолье для охоты на диких животных и птицу. А зима — будто сон на рассвете: пришла и тут же ушла, нет ее, как правило, мягкая, короткая, лишь в отдельные годы дающая знать о себе по — настоящему.
Тот благодатный уголок природы россияне знали давно — почитай восемь веков, со времен основанного ими Тмутараканского княжества, собрата Киевской Руси. Захирело, забылось былое, да не совсем. В пору царствования Петра I не здесь, так рядом — по низовьям Дона да по Каспию до Дербента — прошлись с победами русские войска. Попозднее — пролегла их Кавказская оборонительная линия у Моздока и Ставрополя до крепости Суворовской, что звалась затем крепостью Усть — Лабинской. Возвышалась она на безлесном, головокружительном крутоя- рье, нависшем над рекой. По ее бокам, вправо и влево, маячили сторожевые вышки с постоянными наблюдателями. Отсюда, как на ладони, представала взгляду многоверстная низменная равнина с поселениями и кочевьями черкесов и ногаев, подданных турецкого султана.
Теперь от этой крепости до впадения Кубани в Черное море образовывалась новая кордонная линия, тут шла граница, закрепленная Ясским договором с Турцией. И обживать ее, и охранять поручалось выходцам из Запорожской Сечи, временно обитавшим на последней своей территории — в наспех заселенных казаками Слободзее да Алешках, Солонихе да Гниле, Терновке да Песчанке, Чич- калее да Карагаше, а всего — в 24 пунктах проживания, отведенных князем Потемкиным без санкции государыни и сената. «Светлейший» не страдал избытком альтруизма, он скорее был расчетливым прагматиком. Пока шла последняя война с турками, он не раз удостоверился в надежности, преданности и доблести запорожских казаков, поступивших к нему на службу. Очаков, Измаил, Хаджибей и длинный ряд других с бою взятых городов и крепостей у турок — то заслуга не только русской армии, но и лучшей части запорожского казачества, оставшегося верным единой родине — России. Оттого Потемкин приблизил к себе его лихих предводителей — Сидора Белого, Захария Чепе- гу, Антона Головатого, десятки других полковников и есаулов.
