На привале возле Темижбекской, еще далеко не последнего селения Кавказского наместничества, Федор Дикун и его друзья обосновались на крутом береговом откосе Кубани, поросшем густыми зарослями донника, пырея и других трав. В них гудели шмели, брали цветочный взяток пчелы; будто всплески разных оттенков, порхали бабочки.
Эта близость к природе столь размягчила обычно сдержанного Федора, что он как‑то по — иному, лирически что ли, раскрылся перед хлопцами. Он лег в душистое разнотравье, руки закинул за голову и устремил взор в бездонное небо. Юношеские думки доверял без утайки:
— Вернемся в Екатеринодар, войсковая канцелярия должна выдать нам хорошую плату. Девушка у меня есть на примете. Женюсь на ней. Надел в Васюринской возьму, хату построю. И заживу, как подобает казаку.
— А на казачат у тебя разве нет задумки? — со смешливой подковырочкой задал вопрос Никифор Чечик.
— Будут и казачата.
— Куда крестить их понесешь?
— Так в Васюринской уже церковь Успения пресвятой богородицы построена. Священник Федор Романовский окрестит.
Шмалько подтолкнул Федора в бок:
— Ну а еще чего бы ты себе пожелал?
Дикун озадаченно умолк, потом ответил:
— Купить попугая и научить его разговорам. Примерно такого, какого я видел на базаре в Астрахани.
— Это еще зачем? — удивился Осип.
Разоткровенничавшийся васюринец объяснил ему и
другим собеседникам, что в жизни встречается много плохих людей и не всегда приятно им говорить, чего они стоят. А тут, мол, в нужный момент попугай выдаст по его желанию любую аттестацию кому угодно. Допустим, в Васюринской избрали куренным атаманом настоящего бездаря Тарановского.
— И вот я с попугаем иду на раду, — фантазировал Федор. — Притуляюсь поближе к толпе и даю сигнал птице, а она по — выученному громко заладит на всю громаду: «Атаман — дурак», «Атаман — дурак». Здорово?
— Еще как, — согласился Шмалько. — Только ты забыл, что у куренного атамана есть кутузка, куда он тебя тут же и упрячет.
— Точно, — разочарованно произнес Дикун. — Попугай на роль обличителя не годится.
При возвращении черноморцев почти не поддерживалась связь с Екатеринодаром. Не то что при Головатом: тот, удаляясь от города в прошлом году, слал с пути курьеров в войсковое правительство, а оно гнало к нему своих гонцов. Обе стороны находились в курсе событий. Ныне же потрепанное невзгодами и ополовиненное воинство полковника Чернышева летучую почту позволить себе не могло и воспользоваться государственной — тоже. Вследствие этого чем ближе оно подходило к родным пенатам, тем меньше имело представления, какие там события происходят.
