Аталарих же ни одним звуком, ни одним взглядом не обнаруживал своего чувства.
Даже Рустициана и Цетег, которые зорко наблюдали за ним, были поражены его холодностью. Цетег выходил из себя. Рустициана была спокойна.
— Подожди, — говорила она Цетегу, — подожди еще несколько дней, и он будет в наших руках.
— Да, пора бы уже действовать. Этот мальчишка принимает все более повелительный тон. Он не доверяет уже ни мне, ни Кассиодору, ни даже своей слабой матери. Он вступил в сношение с опасными людьми: со старым Гильдебрандом, Витихисом и их друзьями. Он настоял, чтобы государственный совет собирался не иначе, как в его присутствии. И на этих совещаниях он уничтожает все наши планы. Да, так или иначе, но это надо кончить.
— Говорю тебе, потерпи еще всего несколько дней, — успокаивала его Рустициана.
— Да на что ты надеешься? Уж не думаешь ли ты поднести ему любовный напиток? — улыбаясь, спросил он.
— Да, именно это я и думаю сделать и только жду новолуния; иначе он не подействует.
Цетег с удивлением взглянул на нее.
— Как, вдова Боэция верит такому вздору! — вскричал он наконец.
— Смейся, сколько хочешь, но сам увидишь его действие.
— Но как же ты дашь ему напиток? Безумная, ведь тебя могут обвинить в отравлении!
— Не бойся. Никто ничего не узнает. Врачи велели ему выпивать каждый вечер после прогулки стакан вина, к которому подмешивают какие то капли. Этот стакан ставят обыкновенно вечером на стол в старом храме Венеры. Я туда и волью напиток.
— А Камилла знает об этом?
— Храни Бог! Не проговорись ей и ты: она предупредит его.
В эту минуту в комнату вбежала Камилла и со слезами бросилась к матери.
— Что случилось? — спросил Цетег.
— Ах, он никогда не любил меня! — вскричала Камилла. — Он относится ко мне с каким-то состраданием, снисходительностью. Часто замечала я на его лице выражение тоски, боли, точно я чем-то глубоко оскорбила его, точно он благородно прощает мне что-то, приносит жертву.
— Мальчики всегда воображают, что они приносят жертву, когда любят.
— Аталарих вовсе не мальчик! — вскричала Камилла, и глаза ее загорелись. — Над ним нельзя смеяться!
— А? — с удивлением спросила Рустициана. — Так ты не ненавидишь больше короля?
— Ненавижу всеми силами души, — ответила девушка. — И он должен умереть, но смеяться над ним нельзя.
Через несколько дней весь двор был поражен новым шагом молодого короля к самостоятельности: он сам созвал государственный совет, — право, которыми раньше пользовалась Амаласвинта. Когда все собрались, король начал:
