— Да.
— Я в Минске с полгода не был. Как он там?
— Не узнаете: строится, растет — день ото дня становится красивее!
— Как и вся наша страна. Так и должно быть! А урожай под Минском какой?
— Не хуже нашего. Хлеба и травы прекрасные. Будет у нас и хлеба и кормов вволю. Вам, железнодорожникам, придется потрудиться с перевозкой зерна.
— Перевезем. Скоро уж и вагоны под зерно начнут прибывать.
— А своих слесарей на уборочную готовите посылать?
— Готовим. Поможем.
— Дело доброе! Уборка уже не за горами.
Они вышли на привокзальный двор. Райкомовская «эмка» ждала у киоска.
Шофер улыбался, приветствуя обоих.
— Садитесь, товарищ Заслонов, подвезем, — предложил Ларионов.
— Благодарю, мне недалеко. Я хочу пройтись, вечер-то какой чудесный! Завтра я вдоволь накатаюсь на своей «жар-птице».
— У товарища Заслонова мотоцикл — красота! — похвалил шофер. — «Промет». Настоящая «жар-птица»!
— Как же, как же, знаю, видел! — ответил секретарь райкома, садясь в «эмку». — Так заезжайте к нам, товарищ Заслонов! — крикнул он в спущенное окно, когда машина легко взяла с места.
Константин Сергеевич направился домой.
Подходя к дому, он уже издали увидал своих: жена сплела с книгой у раскрытого окна, а «бусеньки», как называл Заслонов дочерей, играли в палисаднике. Младшая Иза — ей было полтора года — бегала, а восьмилетняя Муза делала вид, что ловит сестренку и не может поймать. Потом, вероятно, мама сказала им из окна: «Дети, папа идет!»
И обе девочки, увидев отца, кинулись к нему навстречу.
Иза неумело, но что было сил бежала впереди. Красный бант в ее волосах смешно подпрыгивал. А Муза — сзади, за нею, готовая подхватить сестру, если она будет падать.
Тогда Константин Сергеевич тоже пустился бежать им навстречу. Он не просто бежал, а при этом смешно приплясывал, выделывая ногами уморительные коленца.
Муза хохотала, глядя на то, что́ делает отец, а Иза была всецело поглощена своим бегом. Она взглянула на отца только тогда, когда очутилась у него на руках.
Константин Сергеевич схватил Изу на руки и, целуя, понес к дому. Он попрежнему не переставал смешно выплясывать.
— Женя! Женя! — позвали с улицы.
Женя чистил в коридоре костюм, собираясь итти к Константину Сергеевичу. Он вбежал в комнату и так, со теткой в руке, выглянул из окна.
Перед домом стояли его деповские товарищи — слесаря Коля Домарацкий и Алесь Шмель.
Коля — высокий, черноглазый паренек — первый в железнодорожном клубе актер. Алесь с виду неказист, но на все руки: ловок в работе, музыкант и остряк.
