Валентин. Браво, продолжай!
Джереми. А порою голод является мне в образе тощего шельмы книгопродавца, который глядит таким несчастным, точно сам написал все эти книги или задумал стать сочинителем и довести своих собратьев до столь же плачевного состояния. Или, наконец, потаскухой со стихами в руках, которая из тщеславия предпочла их наличным, хотя юбка на ней вся в дырах и она почти так же гола, как муза. А может, она просто несет свое исподнее на бумажную фабрику, где его превратят в книги, наставляющие девственниц отдавать предпочтение не поэзии, а здравому смыслу. Или она довольствовалась любовью какого-нибудь нищего острослова, вместо того чтоб искать богатого дурака.
Входит Скэндл.
Скэндл. О чем тут витийствует Джереми?
Валентин. Громит острословов со всем доступным ему остроумием.
Скэндл. Ужели? Тогда, боюсь, он сам острослов, ведь острословы всегда стараются себе на погибель.
Джереми. Вот и я про то хозяину толкую. Прошу вас, мистер Скэндл, пожалуйста, отговорите его, если можете, идти в поэты.
Скэндл. В поэты?! Пусть лучше идет в солдаты. Там нужнее крепкий лоб, чем мозги. У тебя что, мало недругов из-за твоей бедности, и ты решил увеличить их число своим остроумием?
Джереми. Что правда, то правда! Не любим мы ближнего, коль у него побольше ума, чем у нас.
Скэндл. Джереми вещает как оракул. Разве ты не видел, как опасливо поглядывают никчемный вельможа и безмозглый богач на неимущего умника? Точно он самой судьбой предназначен для лучшей доли и вот-вот посягнет на их земли и титулы.
Валентин. Вот я и буду из мести писать сатиру.
Скэндл. На кого, скажи? На весь свет? Пустое занятие! Кто станет мучеником здравого смысла в стране, где исповедуют глупость? Ну побрешешь немного, но ведь если на тебя спустят всю свору, от тебя ничего не останется. А коли тебя не растерзают собаки, то пристрелят из-за дерева охотники. Нет, наймись лучше в капелланы к безбожнику, иди в сводники, в приживалы, в знахари, в стряпчие, в попы, в любовники к богатой старухе, только не в поэты! Нынче поэту меньше чести, чем всей этой швали, и он пуще них должен трястись и вилять хвостом. Так оставь свои мечты о былой славе сатирика, не тщись возродить афинскую комедию и не жди, что тебе позволят откровенно и прямо кого-то высмеивать.
Валентин. Ты прямо кипишь ненавистью к поэтам. Можно подумать, что тебя вывели в какой-нибудь пьесе. Успокойся, не так уж я рвусь Б сочинители.
Стук в дверь.
