На улицу тяжело было выходить: ни вдова, ни мужняя жена… Слышала часто за собой насмешливое: «офицерша»…
И опять, как прежде, приставали казаки, ходили следом, обнимали, шептали любовные речи, звали, уговаривали…
Но теперь уже чужды и странны были ее душе эти мольбы и признания, холодно и безучастно слушала их Варвара. И прошлое, когда они имели власть над ней, когда была в них радость и соблазн непобедимый, представлялось далеким-далеким и невероятным, как юный сон… Жизнь глядела на нее суровыми очами, и без следа отлетела легкомысленная радость, смех звенящий, жажда рискованных и сердце тешащих ощущений… Грешным и тяжкому возмездию повинным казалось все это…
Об одном мечталось: о куске хлеба для детей. И, глядя на них, беспомощно слушая их плач или кашель, не раз думала она с холодной тоской: «Хоть бы прибрал вас Господь от греха…»
Заходил не раз подвыпивший, беспутный Ониска и с таинственным видом, полушепотом говорил:
— Заседатель наказывал: что чай пить к нему не зайдешь? «Приведи, — говорит, — магарыч мой…»
— Ну?..
— Ну, я обещал… Пойдем!
— Куды-ы… погань! распоряжается мной…
— Я же слово дал, что приведу…
— Вот распорядитель какой! Поди ты!..
— Вот стерва буланая! Зазналась… За честь бы должна признавать; он — офицер. Не как Карпушка Тиун… Да магарыч сулит и тебе, и мне…
— Скажи: пущай не мылится, бриться все равно не будет… Чтобы я пошла к нему? Черта с два!., расшибется!..
Прогоняла Ониску. Жаловалась на него отцу и матери. Отец ругался, а мать раз сказала:
— Ну что ж… дело твое такое теперь… Иде же взять копейку-то?..
На Крещенье была ярмарка. Прежде, бывало, Варвара целый день мерзнет в пестрой, нарядной толпе у балаганов и перед ярко разубранными каруселями. А ныне ни разу и не вышла на народ.
Вечером, когда укладывала спать детей, кто-то постучал в окно. Она вышла, отложила дверь. На дворе слышался голос Марьи:
— Сваха, иде у вас Варька-то?
— Тебе на что? — голос матери.
— Да к нам приехал офицер хоперский… Николай Иваныч… Ему надо економку, — не пойдет ли она?
— Не знаю. Может, пойдет…
Варвара вернулась в избу: заплакала Аришка — она третий день кашляла и жаловалась на голову. Вслед за нею вошла мать с Марьей. У Марьи шуба была надета в один рукав, — видно, что спешила. Да и запыхалась. Она давно уже помирилась с Варварой и — сострадательная душа — тайком иногда приносила ей по ведерку муки — ребятишкам на пышки.
— Варвара, пойдем к нам! — торопливо заговорила Марья. — Офицер у нас… Николай Иванович… Ему, — говорит, — економка нужна…
