— Господи!.. да офицерик! да молоденький!.. — всплеснула руками Макрида, когда он остановился перед ней.
Пьяным, осовелым взглядом он с минуту смотрел на нее, ширококостную, рябую, до бровей забрызганную шоколадными пятнами. Не узнал, но, делая вид, что узнал, лихим голосом воскликнул:
— Здравия желаю, тетенька!
Макрида утерлась рукавом и, проговорив виноватым голосом: «Господи, да я мазанная до смерти!» — троекратно, крест-накрест, облобызалась с ним.
— Ну, мы и не такой грязи видали! — сказал служивый.
— С прибытием вас в родительские дома, Гаврил Макарыч! — галантно кланяясь, поздравила Макрида. — Все ли живенькие-здоровенькие?..
— Очень приятно вас видеть, милая тетенька! — отвечал на это подхорунжий Юлюхин, глядя на нее без улыбки, пьяным, остановившимся взглядом. — Покорнейше просим… покорнейше благодарим…
Семен, с старой фуражкой под мышкой — на голове у него была новая, подарок служивого, обвязанная сверху платком, чтобы не запылилась, — слез с лошади и за руку вытащил из толпы ребятишек Мотьку.
— Братец! вот угадаешь? — сын… Мотька… — подталкивая его к служивому, говорил нетвердым голосом Семен, тоже пьяный. — Ну, утрись да поцелуй батяшку, чего боишься? — подбодрял он упиравшегося Мотьку. — Это батяшка… твой родной, целуй его…
Мотька был в новой, гремящей белой рубахе, выпущенной сверх штанишек с лампасами, в новых шерстяных чулках и чириках. Он глядел на того казака, которого называли его батяшкой, удивленным, чужим взглядом и, слегка упираясь, подвигался к нему короткими шажками, подталкиваемый сзади доброжелательной рукой дяди Семена.
С медлительным удивлением глядел на него и отец, покачиваясь вперед на нетвердых ногах. Потом осторожно, точно опасаясь, как бы не упасть, нагнулся вперед и три раза, крест-накрест, беззвучно поцеловал его. И ни на одно мгновение не изменилось стеклянное выражение пьяного, осоловевшего взгляда. Он поискал отяжелевшей, плохо повиновавшейся рукой кармана и долго не мог попасть в него. Вытащил две карамельки и медленно сунул их в руку Мотьке. Мотька сейчас же принялся сдирать с конфетки бумажку и, весь сосредоточившись вниманием на этой сладкой штуке, больше уже и не взглянул на отца.
— А это Верка, брат! — выдвигая вперед смуглолицую, черноглазую девочку, сказал Семен. — Это моя Верка…
Служивый тем же пьяным, остеклевшим взглядом поглядел в бронзовое, худенькое личико с черными бровями и, осторожно нагнувшись, поцеловал ее так же троекратно и беззвучно, как и сына Мотьку. И опять достал из кармана две конфетки и сунул ей в руку.
