Улучив момент, когда между двумя колоннами образовался небольшой просвет, они проскользнули на другую сторону. Какой-то военачальник невысокого пошиба проводил их мутным взглядом. Колонны продолжали идти, перемежаемые военной техникой.
— Откуда Эрнест натащил все это барахло? — спросил Лунин, когда они сели за столик у окна. Парад отсюда был виден отлично.
— Ты о танках? — переспросил Муратов. — Ну наверное, от России что-то осталось. В городе были большие склады. Ей это уже не нужно, и я так думаю, никогда не понадобится. Все это было бесхозным.
— Все-таки меня по-прежнему удивляет, что там на все наши события нет никакой реакции, — сказал Лунин.
— Я удивился бы, если бы кто-то пошевелился, — хмыкнул Муратов. — России уже давно ни до чего, ты же знаешь.
— Не сказал бы, — ответил Лунин. — Я никогда по-настоящему не верил, что она окончательно впадет в мертвую спячку, как сейчас. Как-то все это не соотносится с русской историей.
— Я так понимаю, что она уже закончена, — откликнулся на это Муратов. — Должна же ведь когда-нибудь?..
— Это-то понятно. Непонятно, почему именно сейчас. Как раз на нашем поколении.
— Хм, а ты что, хотел бы, чтобы Россия очнулась и вмешалась во все это, добавив тут неразберихи? Лучше уж мы сами, как-нибудь без нее.
— Ты сторонник этого отделения? Честно говоря, я и в отделение-то не очень верю. Слишком театрально все выглядит.
— Ну Эрнест всегда так делал, правда ведь? У него просто не было раньше возможности развернуться. Внешний эффект для него — это все.
Как бы в подтверждение его слов на трибуне на противоположной стороне улицы, до этого пустовавшей, началось какое-то движение. Места перед трибуной было немного, поэтому толпа сжалась очень плотно, почти потеряв свой военный порядок. Но трибуна стояла на возвышении, поэтому видно все было хорошо.
Какие-то генералы, столпившиеся там, расступились и пропустили вперед Эрнеста. Карамышев был бледен и сосредоточен. Он говорил в микрофон, поэтому обрывки его фраз, гулко разносившиеся по улице, долетали и сюда в кафе.
— Друзья! Соратники! — начал он. — Мы собрались здесь по печальному поводу. Я хотел бы предложить начать не с речей. Довольно их было говорено. Предлагаю почтить память нашего товарища, вырванного из наших рядов, скорбной минутой молчания.
Он склонил голову и застыл в такой позе. Стоявшая перед трибуной публика подобралась, вытянулась и тоже замерла. Лунин почувствовал сильное желание встать и присоединиться к общему порыву, но удержался — в интимной обстановке кафе это было бы глупо.
