— То есть как это «пришли»? Кто это разрешил ходить самим? — генерал был явно чем-то раздражен и хотел на ком-то сорвать зло. И тут я увидел, что лицо у Виктора преобразилось: передо мной стоял какой-то дегенерат с тупым, бессмысленным лицом:
— А мы не знали, гражданин старший надзиратель... — произнес он, глядя на генерала.
В комнате на секунду воцарилось гробовое молчание, все оцепенели: назвать генерала надзирателем!
— То есть как это... Ты что сказал? — генерал тоже явно растерялся. — Это я — надзиратель?..
Сцена была настолько комична, что стоящие сзади надзиратели и офицеры уже готовы были начать хохотать в кулак; штатский инженер откровенно улыбался.
— А я что, понимаю, что ли? — лицо Виктора становилось все глупее, он так играл «дурака», что любой, не знающий его, поверил бы, что тут стоит деревенский простак. — Я знаю: раз шинель — значит, надзиратель...
— Да ты, дурак, не видишь, что ли?! — генерал бил себя по золотым погонам рукой. — Ты что, генерала не видел, в армии не служил?!
— Не... — отвечал бывший лейтенант Виктор Мэр. — Я в этом не понимаю. Я знаю: если погоны — значит, надзиратель; если погоны золотые — наверно, старший...
С генералом чуть не случился апоплексический удар; он орал, бесновался, топал ногами. Офицеры и надзиратели, не выдержав, смеялись, инженер хохотал.
— В карцер их! На полгода! Я вам покажу!! — генерал захлебывался от злости.
На нас кинулись надзиратели: смех-смехом, но команда дана. И поволокли нас с Витей к вахте, кинули в «воронок», и скоро мы были в жилой зоне. По дороге надзиратели не могли удержаться и, держась за животы от смеха, повторяли: «— ...Это ж придумать: генерала — надзирателем обозвать!»
Вначале я тоже смеялся, а потом сказал:
— Твой «шинный мост» и милая шутка нам боком выйдут.
Но Виктор был непробиваем: он от души наслаждался удачной шуткой и смеялся теперь, как ребенок; сердиться на него было невозможно.
Нас привели в карцер; надзиратели рассказали дежурным солдатам о выходке Виктора, и под новый взрыв хохота нас завели в камеру.
Благодаря тому, что шутка с генералом стала широко известна всем офицерам и надзирателям, к нам отнеслись не совсем обычно: разрешили один матрац на двоих, не забрали телогреек — в карцере теплых вещей не полагается. А примерно через 15 дней пришел офицер, начальник режима лагеря, пошутил, хохотнул в нашу сторону и нашу просьбу о враче удовлетворил:
— Если дадут в санчасти освобождение, идите в барак.
