Примерно месяц меня не вызывали. Лишь потом я узнал, что это был период расстрелов и арестов в аппарате КГБ, когда Хрущев и Булганин расправлялись с Берией и ставили в КГБ своих людей. Но это ничего не изменило в моей личной судьбе. Началось опять следствие. И никаких перемен я, не знавший о громадных для страны событиях, — не увидел. Следователи были новые и чином пониже — майоры, капитаны, но методы их были на той же «высоте». Увидев, что я настаиваю на своем, они спокойно перешли к ночным допросам: меня приводили из камеры в 10 часов вечера, когда заключенным разрешается лечь в постель, и следователи (по 3-4 человека) всю ночь задавали мне издевательские вопросы. Иногда заставляли по десятку раз рассказывать биографию и мелочно придирались, если я в чем-нибудь несущественном ошибался. Иногда они просто читали что-то свое, а я сидел. Но спать не давали ни минуты. А в шесть часов утра, когда заключенные должны встать с коек, и спать нельзя, меня отправляли в камеру и там, стоило мне только прикрыть глаза, открывалась «кормушка» (металлическая форточка в дверях для передачи пищи) и зычный голос надзирателя орал: «Не спать!»
После месяца такой бессонницы я впал в состояние прострации и уже мало что сознавал. Иногда я засыпал сидя, падал; меня обливали водой. Но это все было почти вне сознания. Очевидно, это тогда меня и спасло.
Неожиданно эти допросы прекратились, и опять длительное время меня никто не трогал, а потом какой-то следователь процессуально закончил дело в несколько дней и дал мне прочесть этот том, состоящий из моих допросов. Правда, были там и другие листы: допросы моих близких. Это было как свидание... Я долго сидел над листами, глядя на родные подписи. Из материалов дела было ясно, что никаких доказательств против меня нет. Но я прекрасно понимал, что конец дела — это получение тюремного срока. У меня уже был опыт: арест ни в чем не повинного отца, в 1937 году и воспоминание о бесчисленных арестах 1937, 1938 и 1948 годов... Я знал, что КГБ при аресте почти никогда не освобождает, действуя по принципу: «был бы человек, а статья найдется». Мне уже потом, в лагере, рассказывал один человек, что когда его били во время следствия, он сказал: «Я же еще подследственный, меня суд может оправдать...» Тогда следователь подвел его к окну и, показав на толпу, снующую внизу на площади, сказал: «Вот эти — подследственные, а ты уже осужденный».
