Семейный экипаж | страница 10

— Да, — еле слышно отвечает Нурлан.

— Спать будем?

— Да.

Мать уходит. Нурлан лежит в темноте и, заложив руки за голову, смотрит в открытое окно на звёзды. Они сегодня большие, как очи, и горят низко над самой степью.

Сидя на вершине пятисотлетней лиственницы, орёл-могильник слышит, как из её корней, припадающих к родникам тысячелетий, проталкиваются и текут светлые соки жизни — по стволу, по ветвям, по малым веточкам, и жажда жизни охватывает его, как приступ радости. Он громко хлопает крыльями, так что они роняют перья, и, озирая окрестности, видит, что в степи затевается Великое Движение.

Оно было и прежде, на заре его юности, когда снимались с якорей, казалось, целые материки: катились тьмы кибиток, покрытых пахучими кошмами; осторожно, словно с завязанными глазами, ступали степенные верблюды; и тьмы и тьмы всадников в бронзовых сёдлах сходились в сражениях. После сражений оставалась дочерна вытоптанная земля, выстланная телами убитых воинов, и тогда хищные птицы и шакалы отъедались так, что не могли ни летать, пи ходить, а только сидели и грузно отпрыгивали или отползали в сторону, когда, отыскивая сына, мужа или брата, по нолю ходили скорбные женщины и заглядывали в лица воинов:

«Он?..»

Очнувшись от воспоминаний, на склоне лет орёл видит новое Великое Движение, куда более протяжное, чем прежде.

По грудь в колосьях, куда ни взгляни, плывут красные железные кони, грохочущие от страсти, и выстилают степь телами поверженной пшеницы.

Что она им сделала?

Старый орёл слетает с лиственницы. Он поднимается всё выше и выше, туда, где воздух прохладнее и звонче, чтобы увидеть, где нынче кончается Великое Движение. Ведь в былые времена любая битва была обозрима. Надо только подняться как можно выше, и ты увидишь: посреди мира мечется битва, а по краям его стелется млечная степь.

А сейчас?

Внизу повсюду плывут красные кони, и несть им числа и предела. А если с отдыхом полететь в один конец, столько хватит сил?

Где он — очерченный предел Великого Движения?

Орёл не знает, что оно размахнулось от одного солёного океана до другого, и не одолеть ему эти просторы. Орёл ещё не постиг, что на этой земле выстрадано самое прекрасное, чего достиг человек за нелёгкую историю свою, — сотворение Жизни, сотворение Хлеба.

Ночью Великое Движение не затихает. В темноте храпят железные кони. Светятся их огненные очи, гаснут и опять светятся ярче прежнего. Мучимый стариковской бессонницей, орёл срывается с лиственницы и поднимается к звёздам, что осыпали небо от росистых хлебов, не тронутых сталью, до вершины небесного купола. Звёзды приближаются, крупнеют и перестают моргать. А внизу, теперь уже беззвучные, мигают и переливаются тьмы земных звёзд.