Иные — конечно, по мере сил и возможностей, в зависимости от таланта и опыта — исполняли произведения великих мастеров-органистов прошедших столетий. Так, можно было иногда услышать сочинения Фрескобальди, Меруло, Грасси, а иногда — и это бывало чаще — музыку композиторов не столь блистательных. И чаще всего исполнялись сочинения маэстро, слава которых не выходила за пределы определенного городка или местности. И в Буссето многие были почему-то уверены, что Верди для первого своего выступления в родном городе выберет одно из произведений Фердинандо Провези. И не потому, что молодой маэстро не мог или не любил импровизировать, нет, нет, совсем не потому, — ведь за ним прочно утвердилась слава искусного и вдохновенного импровизатора, но некоторые любители музыки утверждали, что он непременно захочет почтить таким образом память покойного учителя. И даже по этому поводу разгорелись было страстные споры, и если бы дело происходило не в церкви, да еще во время богослужения, поднялись бы, вероятно, шум и крики. Но храм божий — не базарная площадь и не кабачок. Самые горячие головы и отъявленные спорщики помнили об этом.
Перед освящением даров стало совсем тихо. Было слышно, как работают раздуваемые в органе мехи. Воздух скапливался в деревянном ящике под трубами. Он вталкивался туда с легким шипением и еле заметным свистом. Точно гигантские легкие набирали воздух.
Маэстро сидел на высокой скамье, гладко отполированной и потемневшей от времени. Перед ним возвышалась зубчатая стена больших и малых труб. Оловянные, они блестели, как чистое серебро. Это было очень красиво. Деревянный корпус органа был почти сплошь резной. По широкой раме бежали гирлянды из музыкальных инструментов — скрипки, флейты и трубы вперемежку с листьями лавра и лентами. Справа и слева возвышались большие фигуры музицирующих ангелов. Они застыли в прямых и твердых складках деревянных одеяний. В руках у них были лютни, кифары и лиры.
Маэстро сидел, опустив голову. Клавиши на обеих клавиатурах казались чуть-чуть пожелтевшими. Вверху, под самыми сводами луч солнца, золотой и острый, прорезал воздух, как летящее копье.
Маэстро приготовил нужные ему регистры. Потом опустил руки на клавиши и привел в движение рычаги педали. Воздух, зажатый в пустом пространстве под трубами, через открытые клапаны устремился вверх. Он превращался в звуки — отчетливые, точные, выразительно-окрашенные. Открыв регистры флейт, маэстро возвестил тему. Торжественно. Строго. В церкви поняли, что он будет импровизировать. И сразу же узнали тему. Это была очень популярная духовная песнь. Ее знали и в городе, и в окрестностях, в больших, близко расположенных деревнях, и в глухих селениях, где говорили только на диалекте. Слова песни были очень простыми, и сложена она была бесхитростно.
