Когда я приехала, он стоял у вагона 1–го класса, окруженный дамами. Его узнали в публике и вокруг останавливались люди, с любопытством разглядывая его. Мне было неловко подойти к нему, расталкивая толпу, под перекрестным огнем любопытных и насмешливых глаз. Да, известностью он пользовался широкой. К моему крайнему смущению, он обнял меня.
— Приезжай в Питер, «Франтик» (я забыла, кажется, сказать, что он прозвал меня «Франтик», переделав мое отечество). Все для тебя сделаю, только приезжай. Помни, если не приедешь, ничего не будет.
Он расцеловался со всеми провожающими и уехал…
12 сентября 1915 года.
…Я получила от него телеграмму с дороги и записки. Вот одна из них: «радую светом любви етим живу Григорий». Показала Марье Аркадьевне. Она, так же, как и я, ничего не поняла. Смеется, говорит: «Это вот мы не ценим. А его почитательницы в каждом слове видят тайный смысл. Эти его каракули, которые и разобрать‑то трудно, в дорогих шкатулках сохраняются, прикладываются к ним, как к священным предметам, и чем темнее смысл, тем лучше».
Сегодня Марья Аркадьевна телефонировала мне из Петербурга, что «отец», как его называют окружающие, очень обижен на меня. Он ждал меня все лето. Писал, не получая ответа, перестал хлопотать о моем деле. Если я хочу двинуть его, должна приехать, говорит он.
Я решила съездить в Петербург. Может быть, действительно можно что‑нибудь сделать для мамы. Она так мучится в ссылке. Я упрекаю себя за то, что не хочу ухватиться за возможность помочь ей. За это время я два раза была в Питере, но у Распутина не была. Его скандальная известность все растет, и мне, признаться, было страшно снова встретиться с ним. Ведь что делается вокруг него, какие слухи ходят о нем и о его окружающих! Но, может быть, это малодушие с моей стороны. Я отталкиваю от себя помощь и ничего не хочу сделать для мамы и сестры. Решено — я еду.
17 сентября.
Я уже в Питере. Остановилась в Северной гостинице, в комнатах Марьи Аркадьевны, так как не было свободного номера. В первый день она просила не звонить Распутину, так как ей нужно было вечером уехать по какому‑то делу, а он будет требовать, чтобы мы немедленно приехали. Она ушла. Я осталась одна и, лежа с книжкой на диване, отдыхала. Телефон. Спрашивают Марью Аркадьевну. Я сказала, что ее нет. В ответ знакомый голос с певучими интонациями на «о»: «Что это, неужели ты, Франтик? Ты в Питере, а ко мне не заехала, по — о-чему так? Приезжай немедленно, сейчас же. Я жду».
