Я спешно пригласила своих близких знакомых, которым, как и мне, хотелось взглянуть на эту странную знаменитость. К часу он появился в малиновой шелковой ко соворотке, веселый, благодушный. Много разговаривал, перескакивая с одной темы на другую, так же, как вчера. Какой‑нибудь эпизод из жизни, потом духовное изречение, не имеющее никакого отношения к предыдущему, и вдруг вопрос к кому‑нибудь из присутствующих. Иногда, кажется, и не смотрит на кого‑нибудь, и внимания не обращает. А потом неожиданно уставится и скажет: «Знаю о чем думаешь, милой». И, кажется, всегда верно угадывает. Говорил много о Сибири, о своей семье и деревенском хозяйстве:
— Вот какие руки. Это все от тяжелой работы. Нелегка она, наша крестьянская работа.
Странно как‑то звучали эти слова за столом, заставленным хрусталем и серебром. В голосе его чувствовалось самодовольство. Он во все стороны поворачивал узловатую руку со вздувшимися жилами.
В это время стали звонить по телефону. Кто‑то просил Распутина немедленно приехать на званый обед с цыганами, который устраивали для него богатые сибирские купцы. Марья Аркадьевна заволновалась. — Ты обещал поехать, нас ждут, — говорила она.
— Никуда я не поеду, мне и здесь хорошо, с дамочками. Скажи, что не поеду.
Марья Аркадьевна так волновалась, что у нее выступили красные пятна на лице.
— Так нельзя, немыслимо. Для тебя люди устраивают пиршество. Цыган пригласили. Все собрались, ждут, а ты не едешь. Ты же обещал. Надо ехать.
Но он настойчиво повторял:
— Скажи, что не поеду. Мне вот надо всем на память словечко оставить. Давайте бумагу.
Марья Аркадьевна вызвала меня в другую комнату и умоляла помочь уговорить его, так как дала слово привезти его. Мы все начали просить его поехать и, наконец, уговорили.
— Ну, ладно, поеду, а только мне и здесь хорошо. Ну, дамочки, берите на память.
Он раздал нам листы. Мне он написал: «Не избегай любви — она мать тебе». Одной даме — «Господь любит чистых сердцем». Моей горничной Груше, которая с жадным любопытством смотрела на него: «Бог труды любит, а честность твоя всем известна».
В передней ему подали роскошную шубу с бобровым воротником и бобровую шапку.
— Какая у тебя шуба хорошая, — сказала одна из дам.
— Это мне мои дантисты [2] подарили.
Он расцеловался со всеми нами. Это тоже его обычная манера при встрече и прощании.
27 марта.
Марья Аркадьевна телефонировала, что Распутин уезжает в Петербург и просит меня проводить его на вокзал.
