Черные люди на площади остановились и все как один повернули ко мне остывшие лица.
- Давай играть. Мне скучно. Здесь никто не играет…
Я сглотнул сухой ком, пытаясь унять нервную дрожь в пальцах.
- Мама умерла. Когда фашисты подошли к городу. Переживала и умерла. А сестра сказала: давай играть в мертвых. И подушку на лицо. На антресолях меня спрятала и тряпками закидала. Чтобы мои талоны на хлеб получать. Это я потом узнала. В зеркалах.
Она приближалась, покачиваясь из стороны в сторону.
- Давай играть, - требовал голосок в моих ушах, - давай играть в мертвых…
Страха больше не было. Я присел перед ней на корточки, и когда холодные пальцы сцепились на моей шее, крепко прижал ребенка к груди. Ее память ударила в мозг, словно ослепляющий кулак.
Мама, Солнце, Старшая Сестра, Лимонное Дерево на всегда жаркой Кухне, Детский Мир и Огромный Красный Слон В Желтых Тапочках, теплый и шерстяной, его обнимать перед сном, зарывшись лицом в уютный теплый бок, а по воскресеньям - в парк, где залитые светом аллеи под великанскими старыми кленами и карусели с креслицами на цепочках, они взлетают так высоко, что захватывает дух, а глаза слезятся от ветра из громадного синего неба, мир сливается в счастливую круговерть, и в нем всегда ждет молодая смеющаяся мама в светлом плаще, а потом домой, домой, домой!! - по узким ленинградским улицам, и кажется, что так будет вечно, пока не приходят Ужас и бесконечная зимняя ночь по ту сторону Зеркала.
Эта темень разливается по моим венам, как жидкий лед, сжигая изнутри, но я лишь крепче сжимаю зубы.
- Ночи больше нет, - шепчу я ей на ухо, - я забрал ее у тебя. Ты можешь идти домой.
Бледная девочка с пухлыми губами и густыми каштановыми волосами доверчиво прижимается ко мне, и когда мы вместе оборачиваемся на звук легких шагов, нам улыбается молодая женщина в светлом плаще. Она идет из другого времени года, назло здешней черно-белой зиме, берет за руку дочь, и они уходят с холодной площади прочь, чтобы никогда сюда не вернуться.
**
Снова очнувшись на скрипнувшем диване, я оглядел залитую утренней серостью комнатку. Под антресолями валялись упавшие сверху тряпки. Осторожно обойдя их, я вышел на незнакомую улицу безлюдного города.
Завернув на удачу за угол, остановился.
На пятом этаже длинного угрюмого дома с одиноким балконом светилось окно. Свет был неярким, дрожащим, словно от факелов или множества свечей.
Я машинально почесал затылок. С одной стороны, если там кто-то живет, это отличный шанс узнать, как отсюда выйти на Петроградку. С другой – прекрасный случай попасться в лапы неизвестному существу, обитавшему в этом доме.
