«Ночной кошмар, — послышался голос Бада. — Дурной сон, ничего более».
Конечно. Само собой. Переставляем ноги, одну, другую. Сколько еще осталось? Двадцать ярдов? Пятьдесят? Кости ломит, в глазах резь, зубы шатаются. Сейчас выпадут.
За гусеницами какой-то студень, но поворачивать нельзя. Еще шаг. Студень окутывает, как мягкое одеяло; тело пронзает боль, от паха до затылка. Нет, лучше не дергаться: чувство такое, будто хребет сейчас отслоится, как у вареной рыбы.
Зловонный дождь обрушивается сверху, точнее, сбоку — такой силы достиг ветер. Секунду спустя в лицо бьет заряд горячей слякоти; из горла рвется крик ярости… Понятно, почему идти надо пешком, без мулов: скотину здесь не заставишь слушаться.
Опустив голову и сражаясь за каждый вздох, Демерис сделал еще несколько шагов. Похожая на крылатого краба тварь вынырнула из пузыря, лопнувшего на поверхности болота, и вцепилась в руку пониже локтя, с внутренней стороны. Брызнула струя черной крови, и Демерис закричал, судорожно пытаясь освободиться. В конце концов тварь удалось стряхнуть; огненная дорожка боли пробежала вверх до плеча и обратно, догоняя трясущиеся пальцы. Он посмотрел на руку и увидел вместо нее кусок мяса; торчащие кости успели почернеть. Морок шевельнулся, и рука снова оказалась целой.
Он притронулся к лицу: щека была мокрой от слез. Даже сейчас он удивился. Последний раз Демерис плакал на похоронах отца. Когда это было? Желание немедленно вернуться сделалось нестерпимым. Пока еще возможно!.. Он еще раз вяло удивился себе. Всегда шел вперед, никогда не отступал. «Демерис, не будь идиотом! Демерис, побереги себя! Демерис, пусть хоть раз в жизни это сделают другие!..» Другие. Другие умеют отступать, а у него не получается.
И вот теперь, когда отступать никак нельзя, пришло искушение. Хотя это лишь дурной сон, насланный барьером. Сосредоточившись, Демерис загнал желание в тугой кокон и выбросил его наружу. Кокон вспыхнул, исчезая. Можно идти вперед. Шаг, еще шаг.
Над головой сияли три солнца — красное, зеленое и голубое. Воздух плавился и бормотал, наполненный демонами. Вокруг заплясали человеческие лица, призрачные и знакомые: сестры Элли и Нетта, племянники, друзья. Он закричал, глядя, как их лица оплывают и искажаются, таращат глаза и кривят чудовищные рты, словно в комнате смеха. На него указывали пальцами и смеялись. К толпе уродов присоединились мать и отец, они тоже смеялись и показывали пальцами. Это было немыслимо, и этого хватило. Бад, разумеется, прав: здесь нет ничего, кроме бреда и иллюзий. Все, что он видит, принесено с собой. Нет никакой опасности.
