Но капитуляция оказалась имеющей весьма и весьма острые и пренеприятные шипы.
Зита прямо заявила своему жениху:
— Вы предлагаете мне стать вашей женой? Хорошо, я согласна, господин министр, но при одном условии: спальни у нас будут разные, и дверь моей спальни будет закрыта для вас до тех пор, слышите, пока я этого захочу.
— Хе-хе… Это милая шутка, — попробовал засмеяться Рангья, хотя ни голос Зиты, решительный, твердый, ни такое же твердое, решительное выражение лица ее не располагали к смеху.
— Нет, господин министр, такими вещами не шутят.
— Мм… позвольте, как же это, в самом деле, так, — замямлил Рангья, сбитый совсем с толку, — ну, хорошо, допустим, я согласен… А сколько времени будет длиться этот искус? Когда вы пожелаете впустить меня в свою спальню?..
— В свое время, а может быть, и раньше, — чуть-чуть улыбнулась Зита, но не глазами, а искривленной линией маленького рта.
— Что такое? — ничего не понял Рангья.
— Я не могу установить точного срока, указать день, когда это произойдет. Может быть, не скоро, а может быть, и это вернее всего, — никогда!..
— Я, в таком случае, не понимаю…
— Не понимаете? Зачем же, в таком случае, вам, господин министр, жениться на мне? — подхватила Зита. — Я вам сейчас скажу, зачем. Только вы не обижайтесь, пожалуйста, я человек откровенный и почти всегда говорю то, что думаю… Вы — министр, но министр, не чувствующий под собой почвы. В Пандурии вы чужой человек, и в бюрократических, и в светских кругах, у вас нет связей ни в высшем обществе, ни при Дворе. Вас терпят как хорошего инженера и знающего свое дело министра. У вас есть большая казенная квартира, но у вас нет «дома». Я же, войдя в эту казенную квартиру, создам, сумею создать «дом». У меня, госпожи Рангья, будут бывать люди, которые не переступили бы порога вашего, да и вас к себе на порог не пустили бы… А самое главное, будучи принятой ко Двору, я сумею поднять там ваши до сих пор не очень высоко стоящие акции… Ну, вот теперь не угодно ли решить, нужна ли я вам даже при условии отдельной спальни?..
Ошеломленный Рангья с минуту не мог произнести ни звука. Потом вдруг ни с того, ни с сего:
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать…
— Девятнадцать. И уже такая… такая умная! — вырвалось у него с искренним восхищением.
— При чем тут возраст, господин министр? Это уже от Бога — ум… А если измерять его выслугой лет, то черепахи, попугаи и слоны, живущие двести — триста лет, оказались бы в числе самых умных существ нашей планеты… Вы согласны?
