— Так ведь было, Раймонди?
Тот молча кивал или ворчал сквозь зубы:
— Да.
Алоиз Дренкер начал так:
— Тому уже будет тридцать лет. Мы все трое служили в Боцене и были лучшими на свете друзьями. Уффоло — он тоже был из Валь ди Скодра; там, у выхода на церковную площадь, стоял домик его родни. Теперь он давно развалился: бедный Уффоло лежит на кладбище, а его родичи все в Аргентине. Никого здесь не осталось из всего рода! Так вот, мы трое были имперскими егерями в Боцене; Уффоло и я были унтер-офицерами, а Раймонди стал уже фельдфебелем. Да, старый? Когда двое получали отпуск, они ездили домой, и несколько раз я бывал с ними. Так как, знаете, у меня дома не было, покойная приемная мать нашла меня около уличной канавы и в страхе скорее убежала со мной оттуда. Так что я слонялся, дрался с чужими людьми, и хорошо мне становилось только в своей компании. Имперские егеря — вот была моя семья — и отличная, верно, Раймонди? Черт побери, лучшей роты нигде в мире не найдешь! Так вот, пару раз ездил я с друзьями вниз, в Валь ди Скодра — да, разок с Раймонди и дважды с Уффоло. Ну, можете представить, как люди смотрели, когда мы появлялись. Вся деревня пялилась на нас. А мы трое — все трое не спускали глаз с Сибиллы, и каждый делал все, чтобы ей понравиться.
Но ни один из нас не говорил ни слова, ни друг другу, ни девушке. Каждый соображал и строил свой план, но никто не выдавал себя. Мы писали ей все трое — порознь, и она нам писала, но, знаете ли, всегда троим вместе. Ну, как-то зимним вечером, когда мы сидели в кабачке у Госсенфассера, Уффало и говорит, что он хочет попросить отставку и больше не тушеваться. Я подумал — это он меня задирает и спросил его, не черт ли его подкалывает. Тут оно и вышло! Он говорит, что любит Сибиллу, хочет на ней жениться и завести свое хозяйство в Валь ди Скодра. Он уже писал своей матери — отец у него умер — и она согласна передать ему усадьбу. И в очередном отпуске он хочет поговорить с девушкой. Тут встрял Раймонди! Да ну, нечего тебе стыдиться, старый, ведь так это и было! Так как, знаете, он еще не был знаком с красоткой Марией, дочкой бригенского директора школы, которая потом стала его женой и матерью Терезы. Тогда у него в мыслях была только Сибилла, опять Сибилла! Разве не так, старый? И вот он перебил Уффоло и сказал, что ему не следует и думать о девушке. Он сам должен ее взять, и никто другой! Он же старший, и к тому же фельдфебель — тут уж и я не мог удержаться. Старше или моложе, фельдфебель или нет, это все безразлично, сказал я. Я тоже люблю Сибиллу и хочу ее иметь, и никакой черт меня о чужих делах не озаботит. Я орал, Раймонди рычал, Уффоло прямо выл, и, прежде чем опомнились, мы уже сгребли друг друга за волосы и молотили кулаками, так что это была потеха... Тут заглянул один лейтенант и прервал потасовку; так мы получили все трое одинаковый срок на гауптвахте, чтобы поразмыслить о своей любви и глупости. Когда мы вышли, наш пыл сильно убавился, и мы увидели, что и впрямь глупо вздорить из-за девушки, которая может достаться только одному из нас. И мы решили предоставить выбор самой Сибилле и для этого в следующее сентябрьское увольнение поехали втроем в Валь ди Скодра. Между делом договорились, что никто не станет писать ей отдельно; так мы ей и писали вместе и посылали ей к Рождеству и к Пасхе совместные подарки. Да, это были, конечно, мелочи — шелковый головной платок или серебряная цепочка, серьги — но Сибилла хранит их до сих пор, и письма тоже. Итак, настала весна и лето, и все мы чувствовали себя неуютно. Ни один не доверял другим, и через каждые пару дней мы клялись друг другу, что не пишем тайком отдельных писем. Наконец, пришло время маневров и затем день, когда мы получили отпуска. Нелегко было добиться, чтобы нам пойти вместе, так как Раймонди и я были в одной роте, — но, наконец, и это удалось. Эту поездку я до конца дней не забуду! Никто не говорил лишнего слова, и каждый делал вид, будто он рад общаться с другими. Я думаю, это было как униформа, которая объединяла нас, а то бы мы опять передрались, как тогда вечером в кабачке.
