Я бросился вперед и, прежде чем волна отхлынула, унося с собой находку, выудил ее из сгнивших водорослей и отнес Авикту.
Это была пластина, отлитая из какого-то неизвестного металла, похожего на сталь, но значительно тяжелее. Она была треугольной формы и у основания немного шире, чем человеческое сердце. С одной стороны ее поверхность была зеркально-гладкой, а на обороте в металле были вытравлены, словно какой-то едкой кислотой, ряды небольших, причудливо изогнутых знаков; эти знаки не были ни иероглифами, ни буквами какого-нибудь знакомого алфавита.
Ничего нельзя было сказать ни о возрасте, ни о происхождении пластины, и мы даже не пытались строить предположений — находка повергла нас в полную растерянность. Много дней мы изучали письмена и вели бесплодные споры. Ночь за ночью в высоких покоях Авикта, укрытых от вечно бушующих ветров, мы склонялись над загадочным треугольником при свете ярких огней серебряных светильников. Ибо Авикт был уверен, что в загадочных извилистых знаках, смысл которых оставался для нас темным, содержится некая тайна, дошедшая до нас из глубины веков. Тщетными оказались все наши знания. И тогда Авикт решил призвать на помощь свое искусство волшебника и некроманта. Но ни один из демонов и призраков, явившихся в ответ на его заклинания, ничего не мог сказать об этой пластине. Любой на месте Авикта оставил бы напрасные попытки. О, лучше бы он отчаялся и не старался разгадать таинственные знаки!
Проходили месяцы и годы. Волны все так же бились о темные скалы, и ветры шумели вокруг белых башен. И мы не переставали биться над разгадкой неведомых письмен, творя разнообразные заклинания; все дальше и дальше проникали мы в темное царство неизведанного, тараясь приоткрыть врата бесконечности. Время от времени Авикт вновь пытался найти способ прочесть надпись, расспрашивая вызванных нами гостей об ее толковании.
Наконец, во время одного из безрезультатных опытов, случайно вспомнив еще одну формулу, Авикт вызвал бледный, тающий на глазах призрак колдуна, жившего в доисторические времена, и тот еле слышно прошептал на диком, полузабытом наречии, что надпись на пластине сделана на языке Змеиного племени, чьи древние земли погрузились в пучину моря за много тысячелетий до того, как Гиперборея поднялась из жидкого ила. Но видение ничего не могло сказать нам о смысле этих, знаков, ибо даже в его время Змеиное племя уже превратилось в смутную легенду, и его предания, магия и мудрость, глубоко чуждые людям, были уже им недоступны.
