(призер и дипломант).
Сеанс съедения человека
по правилам хорошего тона.
Слабонервным вход запрещен.
Билеты в кассе.
А дальше все было просто. Билеты раскупались мгновенно. Я появлялся на арене в луче прожектора, голый по пояс, с огромной костью в зубах. Рокотали барабаны, вскрикивали женщины, и кого-то несли в карету «скорой помощи». Ведущий просил желающих выйти на арену для съедения. Желающих, естественно, не находилось, представление на этом заканчивалось, и я с мешочком презренного металла перебирался в другой город. В индустриальные центры с поголовной грамотностью я, конечно, не совался. Я предпочитал радовать доверчивое захолустье. Все шло прекрасно, пока я не добрался до этого проклятого Корколана. Отсутствие очагов культуры, группы счастливых свиноматок, разгуливающие по центральной улице, — все сулило удачу. Но я недооценил доверчивость корколанцев. И это меня чуть не погубило.
Как обычно, стали вызывать кандидатов на съедение. И тут, Коля, произошло невероятное. Поднялся мэр города.
«Друзья! — сказал он. — Отправляться на съедение будем в порядке очереди. Право быть съеденным первым получает старейший житель Корколана, достопочтенный Авель Кюнст. Похлопаем ему!»
Все захлопали. Встал этот Кюнст, благообразный старик, поблагодарил присутствующих за оказанную честь и вылез на арену. И знаете, Коля, что спросил достопочтенный Авель? Он спросил, снимать одежду или не надо.
Его лицо выражало такую готовность, что, будь я даже настоящим людоедом, я не стал бы употреблять Авеля в пищу.
Кюнст переминался с ноги на ногу и ждал. Надо было что-то делать, Я приказал погасить свет и, когда зал погрузился во тьму, прокрался на улицу. Пока публика приходила в себя, я побежал. Остальное, Коля, вы видели...
Закончив свою историю, Джейрано поклонился спасителю, насколько позволял ему живот, и попросил Колю ответить откровенностью на откровенность.
— Ну, что вам рассказать... — задумчиво начал Редькин. — Детство у меня тоже было несладкое. Отец — знаменитый автогонщик, мать — киноактриса. Они вечно были в разъездах, и я их почти не помню. В десять лет я бежал в Африку, был пойман на станции Клюквино путевым обходчиком и остался жить в его семье. В одиннадцать лет прошел по конкурсу в отряд космонавтов. Барокамера, вибростенд, тренажер — и так каждый день. Должен был лететь на Марс, но в последнюю минуту — приступ аппендицита, операция, все пошло кувырком. — Редькин врал вдохновенно, сам не зная, зачем он это делает. Скорей всего, он сочинял из принципиальных соображений, не желая уступать гостю. — С космосом пришлось расстаться. Поручили испытывать новый воздушный шар... Что же еще было? Ночной полет, неполадки в бортовом оборудовании, сильный боковой ветер, меня понесло. — Редькин вздохнул. — До сих пор несет...
