И тут произошло следующее. Он машинально, не отдавая себе отчета, на бегу переложил ракетку в левую руку и, почти без груда дотянувшись, отбил мяч.
Стас, будучи уже уверенным в победе, оказался не готов к такому отпору и пропустил удар. Он восхищенно поглядел на Игоря.
— С каких пор ты левшой заделался? — завистливо поинтересовался он.
Семаков молчал. Осознавая, что произошло, он оторопело смотрел на свою левую руку.
Он всегда был правшой, левой никогда не пользовался. Сложный, отбитый им мяч требовал безусловной квалификации во владении левой. Самое же интересное состояло в том, что удар был нанесен безотчетно, то есть у Семакова даже на секунду сложилось впечатление, что левая рука, перенимая ракетку у правой, действовала как бы сама по себе, без его, Игоря, в этом участия.
Он пожал плечами, давая понять Стасу, что сам не знает, как это у него такое получается, переложил ракетку обратно в правую руку, и игра возобновилась.
Они поиграли еще с полчаса, но счет так и не сравнялся. Больше левая рука никаких фокусов не выкидывала, хотя Игорь и пытался пару раз сознательно проделать тот же трюк с перекидкой ракетки.
Однако левой он совсем не владел. Тот взятый мяч был явно случайностью, и вскоре он о нем забыл.
Семаков вспомнил об этом ударе уже значительно позже, стоя в душевой. Он выключил воду, обмотался полотенцем и хотел уже направиться в раздевалку, как у него засвербило в носу. Причем в правой ноздре, так что естественнее было бы почесать там правой рукой. Но все же он почему-то засунул туда указательный палец левой.
С ожесточением ковыряя в носу, Игорь поймал себя на том, что помимо явного неудобства, которое он испытывал от того, что действовал левой рукой, никакой особой нужды в этих действиях, в общем-то, не было. Нос давно перестал чесаться, и следовало бы уже вынуть оттуда палец. Но он тем не менее продолжал ковыряние, все с большей силой вворачивая палец с острым ногтем в недра несчастного носа.
Семаков хотел прекратить, вынуть руку, ему было неприятно, даже больно, но его словно заклинило. Сильная мускулистая рука, словно подчиняясь не его, а чьей-то чужой воле, продолжала свое дело, расковыривая нос и засовывая палец все глубже, в самую носоглотку.
Уже вторая фаланга полностью заползала внутрь, из глаз невольно потекли слезы, он чувствовал, как палец ковыряет что-то мягкое, протискивается в тесное, с трудом поддающееся пространство.
Семаков широко открыл рот, так как неожиданно стал задыхаться, палец полностью перекрыл дыхательные пути. Острая боль в носу тем временем стала просто невыносимой, он не выдержал и закричал.
