У самой воды они остановились.
Волны ласково накатывались на их босые ноги, играли блестящими на солнце брызгами, призывно рассыпались мириадами сверкающих огоньков.
Переглянувшись, они радостно вошли в прохладную воду, и она с нежностью приняла их.
Разжав руки, они поднырнули под набегающую волну и, вынырнув — она чуть раньше, он на секунду позже, — поплыли дальше без каких-либо видимых усилий.
Их позолоченные солнечными лучами тела невесомо скользили по воде, все дальше удаляясь от берега.
Некоторое время они плыли молча, периодически поглядывая друг на друга. Он обратил внимание, что улыбка ее постепенно исчезла, сменившись упрямым, хмурым выражением.
Вскоре он подметил, что движение ее замедлилось, и она понемногу стала отставать. Он в свою очередь сбавил ход, дал ей возможность вновь поравняться с ним.
— Ты чего? — спросил он, озабоченно всматриваясь в ее напряженное личико.
— Ничего, — ответила она, прерывисто дыша. — Устала немножко.
— Ляг на спину, — посоветовал он. — Отдохнешь.
Она послушно перевернулась, впервые увидев при этом оставшийся вдалеке берег.
— Ой! — сказала она.
— Что? — встрепенулся он.
— Далеко как, — пожаловалась она.
Он оценивающе прикинул расстояние.
— Далеко, да не очень. Еще можно долго плыть, — заключил он.
Глядя прямо в высокое небо, она шмыгнула носом.
— Далеко, — упрямо повторила она.
Ему это не понравилось.
— Ты что, хочешь назад? — напрямую спросил он.
Она промолчала.
— Нет, ты скажи, — настаивал он.
— Я не знаю, — тихо произнесла она.
— Пожалуйста, можем вернуться, — хрипло предложил он. — Только сама знаешь, что будет.
Она опять промолчала, сосредоточенно плыла, не глядя в его сторону.
Она знала, что будет. И чего не будет.
Не будет игр, не будет радости, не будет смеха. А будет постоянный страх, что их заметят, увидят, подстерегут.
— Почему так? — спросила она.
— Ты знаешь почему, — грустно ответил он. — Ты — русская, а я кто?
Она ничего не ответила, молча плыла, глядя вверх.
— Что тут сделаешь? — с горечью сказал он. — Ничего не сделаешь. А мы так не хотим.
— Не хотим, — согласилась она.
— Потому и уплываем от них.
— Уплываем, — печальным эхом отозвалась она.
— Как твой отец нас с ребятами тогда назвал? Ублюдки?
— Нет, не так, — возразила она и с трудом, по слогам выговорила: — Вы-бляд-ки.
— Какая разница, — с горечью заметил он. — А наши про вас так же говорят. Тоже, если на русский перевести, будет «ублюдки».
Она не могла сформулировать это, но знала, что он был прав, во всем прав. Когда отец с матерью ругались — а ругались они часто, с криками, с драками, — она слышала,
