— Мы соскакиваем и бежим, а ты, Митька, езжай!
Долгуша как ехала, так и покатилась дальше, стуча колесами по щебнистой дороге и этим удаляющимся стуком вводя в заблуждение сторожких, скрывшихся уже за холмом дроф.
Спрыгнув с линейки, мы понеслись к холмику. Я бежал крайним справа, крайним слева — Володя, бригадир — между нами.
— Николаич, ты бьешь правых, Володя — левых, я в середину табуна!
В какой-то миг я окинул взглядом своих товарищей. Что это были за напряженные лица! Каким огнем горели их глаза! Но я тотчас же все внимание сосредоточил на близком уже холме, напряг всю быстроту ног, чтоб не отстать от друзей.
Выскочить на холмик — дело минуты: дрофы оказались не далее тридцати — сорока шагов от нас.
В стволах моей садочницы были патроны с двухнулевой дробью, пересыпанной крахмалом. И «единорог» Володи и тулка Ивана — с картечными патронами (в расчете на довольно дальнюю стрельбу с подъезда).
Напуганные неожиданным нашим появлением на холме дрофы бросились врассыпную и, поднявшись, против ветра на крыло, замелькали перед нашими глазами.
Три дуплета потрясли воздух. Из пары улетающих от меня вправо дроф одна упала, грузно стукнувшись зобом о землю, расстелив веер из багряно-желтых перьев, а второй дрофич после выстрела судорожно выбросил прижатые к животу ноги и, как-то странно ныряя, точно пытаясь задержаться в воздухе, пролетев с полверсты, опустился на совершенно открытом месте и залег.
— Ра-а-а-нен! И этот ра-а-нен! — победно закричал я.
Товарищи — превосходнейшие стрелки и опытные дрофятники пропуделяли: их подвела облетевшая птиц волчья картечь.
А я!.. Я уже держал за пушистую мягкую шею свою первую, не слишком, правда, тяжелую — фунтов тринадцать — самку из породы «джурга» (иноходец).
Убитую, еще горячую дрофу Володя тотчас же выпотрошил, выбросил набитые зеленью кишки, оставив только печень, сердце и заросший салом пупок величиною с кулак. Операцию эту необходимо проделывать немедленно — иначе нежное дрофиное мясо будет испорчено. Наш кок объясняет это рассасыванием желудочных соков от проглоченной дрофами горькой, напоминающей перец, колючей травы.
Табуны дроф, потревоженные выстрелами, в этой части джейлявы ходом пошли в горы, на лежку до вечерней прохлады.
Оставив Митяйке убитую дрофу, я, Иван и Володя отправились к подраненному петуху. Вот тут где-то он снизился и залег, и, хотя место было совершенно голое, — лишь мелкий серовато-белый камень да выжженный тощий ковыль, — сколько мы ни кружили по склону сланцевого хребта, петух словно сквозь землю провалился.
