— Что ж, Хэнк, рад нашему знакомству.
— Спасибо.
Серая форма и фуражка с высоким верхом были ему совершенно не к лицу. Он улыбался, как лонг-айлендский школьник, каким и был еще недавно.
За время, пока они завтракали, а потом спускались на равнину, собралась летняя гроза. А Хэнк Харт оказался отличным дорожным компаньоном и неплохим источником закулисной информации.
— Понимаете, сэр, — говорил он, — я с удовольствием обрисую вам кое-что насчет генерала, только, пожалуйста, обещайте, что это не для печати. Не хотелось бы вляпаться в неприятности — тут у нас в армии большие строгости — в самом деле. Я ведь американец, и если наживу неприятности… понимаете, кое-кто завидует мне и хотел бы заполучить мое место…
— Конечно, обещаю, — кивнул Годвин, — только постарайся не переигрывать с этой своей наивностью, сынок. Ты знаешь, что я знаю, что твое дело — наивно выбалтывать мне о своем шефе то, что он хочет, чтобы я знал. Так? А если между делом ты вздумаешь добавить что-то от себя, отлично. Я не проговорюсь.
— Ого, похоже, вас на кривой не объедешь.
— Ты просто расскажи, что он за человек, — попросил Годвин. — Собственные впечатления.
— Здорово требовательный, это прежде всего. Расслабляться мне не дает. Наверно, с великими людьми всегда так. По крайней мере, так говорит мой папа. Но он строже всего к самому себе. Скажу вам, сэр, я таких, как он, никогда не видел… Вы бы посмотрели, как он командовал своими людьми, поднявшись на железнодорожную насыпь: выкрикивал приказы, управлял огнем, а в это время снайперы — мне говорили, это были шотландские стрелки, хотя они воевали за французов — ну, в общем, они сбивали наших, как мух. Вот это для меня было внове! Отважнейший человек, какого я видел — да он их просто не замечал! А в другой раз мы оказались в центре танкового сражения — я вам скажу, я перепугался до смерти, сто раз пожалел, что отец притащил меня в Германию, — а генерал вдруг заметил, что один из его танков не стреляет. Вот он покачал головой, а кругом пальба, я испугался, что он мне прикажет что-нибудь сделать, а я готов трубить отступление, или зарыться в землю, или еще что, меня просто паралич хватил — но нет, он сам встает, и так сердито шагает прямо под пулями, и подходит к танку и начинает колотить по орудийной башне и бранить парней, которые там в ней сидят: ему, мол, хотелось бы знать, какого черта они не поддерживают своих огнем! Честное слово, он заговоренный —
