Тогда мне казалось, что кончилась вся моя жизнь. Это уже не был вопрос — больно, там, или не больно, или очень больно, или не очень… Я даже не помню, как я провела остаток дня и вечер. Помню лишь, как в первом часу ночи шла по трамвайным рельсам где-то в районе Масловки и думала… Нет, просто знала, что если из-за поворота сейчас выскочит трамвай, я не сверну с рельс.
Где-то выше, уже на Сущевском Валу, по-моему случилась какая-то авария — фигурки бегущих с тротуара на мостовую людей, слабые вскрики, темный силуэт «Жигуля», развернутого поперек шоссе и еще какой-то предмет на шоссе… Мотоцикл, что ли… Не помню. Я почти не смотрела в ту сторону, я смотрела за угол — куда медленно брела по рельсам, — и вяло гадала, выскочит, или не выскочит оттуда трамвай, в общем, уже зная, что не выскочит, потому что не слышалось никакого звяканья, лязга и прочего звукового сопровождения красных вагончиков.
Свернув по рельсам за угол, я увидела перед собой пустую улицу, уходящие вперед и сливающиеся там в одну линию пустые трамвайные рельсы, и, продолжая механически брести дальше прикрыла глаза. Ничего не изменилось. Передо мной по-прежнему торчала та же улица, с теми же рельсами, только… Не пустыми.
Прямо на меня беззвучно несся красный трамвай, который… Который не мог нестись на меня, потому что стоял боком ко мне. Но он стремительно приближался, и я поняла, что не он двигается на меня, а я лечу на него.
Мне было все равно, я лишь вяло подумала: глюки, — но инстинкт самосохранения распахнул мои глаза, и… Почти ничего не изменилось, я по-прежнему летела на торчавший впереди трамвай — видимо созданная воображением картинка была такой яркой, что еще какое-то мгновение забивала реальность, но… Очертания трамвая стали дрожать по краям, расплываться, и в момент «столкновения» трамвай уже был почти прозрачным, и я пролетела сквозь него и…
Все исчезло.
Исчез весь этот странный глюк — я по прежнему брела по пустой улочке, и не было тут, конечно, никакого трамвая, даже призрачного, порожденного жалкой суицидной попыткой моего мозга. Мозга, не выдерживающего столкновения с реальностью,
(обшарпанный платяной шкаф с его содержимым…)
и потому выдумавшим столкновение с «трамваем».
Вот и кончилась вся жизнь, подумала я и неожиданно засмеялась. В самом деле, как смешно облекается настоящая боль в расхожие штампы. И как странно, что штампованность формы не отменяет реальности сути, правильности смыла, хотя… Не стоит преувеличивать.
