Эльм вспомнил простую истину, которую услышал однажды от хозяйки балета в оперном доме, где танцевала Эльвира, – дамы, следившей за тем, чтобы девушки были должным образом одеты, пунктуальны и усердны, хотя и не принимавшей, конечно, никакого участия в постановке номеров: «Чтобы умереть, мало захотеть этого», – сказала она в присутствии Эльма. В тусклом, пугающем свете новой зари большие деревья стояли вокруг, следя за каждым его жестом, впитывая каждый его вздох. Для солдата и князя никакой другой способ смерти был немыслим. Выругавшись ещё раз, Эльм швырнул пистолет в озеро.
И даже этот пустяк таинственным образом оказался важным. В тот же день смотритель парка, привлеченный блеском, выловил пистолет из воды с помощью длинного багра, предусмотренного как раз для таких случаев. И поскольку на рукоятке имелась гравировка с именем графини Софии–Анны, пистолет был с почтением возвращён ей полицейским офицером, чьи подчинённые потратили много времени на то, чтобы с надлежащей осторожностью упаковать находку и отправить её с нарочным. В этот раз графиня оставила пистолет при себе. Эльму она отправила короткую записку: тот, по существу, потерял свой единственный шанс и отныне был ей безразличен. Он, впрочем, так и не узнал об этом, поскольку графиня (целиком посвящённая в их отношения с Эльвирой) адресовала записку в родовую столичную резиденцию, а Эльм после постигшего его в Тиргартене распада в тот же день вечерним поездом отбыл из Берлина.
Эльм понимал: так или иначе, он уже мёртв, кто бы ни был его убийцей – Эльвира, жизнь или ушедшие годы. Ему не нужно было оружие, не нужно было ничего предпринимать. Когда умирает сердце, умирает и всё остальное, хотя жертва может долгое время не понимать этого. Эльм это понял, когда выбросил пистолет, и презрительный отказ графини дать ему второй шанс был излишним.
Эльм отправился к Боденскому озеру – казалось, единственному месту, где он мог с такой лёгкостью остаться один, и более того, надолго поселиться в одиночестве. Перед отъездом из Берлина он телеграфировал дворецкому (в действительности, всего лишь крестьянскому старосте, произведённому, самое большее, в смотрители), чтобы тот позаботился об экипаже, который встретил бы его в Штутгарте. На следующее утро к десяти часам он прибыл во второй Аллендорфский замок, чувствуя неимоверный голод. Несчастье двояко действует на сон и аппетит – иногда прогоняет их, иногда призывает. Последний раз он был в замке восемь лет назад.
