Черезъ нѣсколько дней его перевели куда-то внизъ, гдѣ онъ вскорѣ умеръ. Какъ-то разъ утромъ мы увидали въ окно изъ нашего третьяго этажа, что изъ больницы четверо рабочихъ на носилкахъ потащили куда-то черезъ дворъ его тѣло. Я отъ души пожалѣлъ его и отъ души пожелалъ ему всего хорошаго тамъ, «идѣже нѣсть болѣзнь, ни печаль, ни воздыханіе»…
Его мѣсто рядомъ со мной занялъ другой субъектъ, совсѣмъ въ другомъ родѣ… Это былъ, пріобрѣвшій на Хивѣ обширную извѣстность, юродивый Петруша. Большинство «больныхъ» изъ нашей палаты знало его хорошо. Это былъ загадочный человѣкъ, не то монахъ, не то странникъ… Волоса у него были черные, курчавые и длинные… Лицо, опухшее, бѣлое… Глаза черные, бойкіе, наглые… Походка кошки, крадущейся за мышью… Руки пухлыя, бѣлыя, съ короткими обгрызками, вмѣсто ногтей…
Благодаря этому «юродивому», моя койка, а также и его превратились въ какой-то клубъ… Петруша былъ неистощимый разсказчикъ… Онъ нисколько не стѣснялся, чувствуя себя между «своихъ», разсказывая про свои похожденія, надувательства, пьянство и развратъ, пересыпая рѣчь такими ругательствами, какими не ругается ни одинъ становой… Гомерическій хохотъ стоялъ каждый вечеръ около нашихъ коекъ… Чего только я не наслушался отъ этого человѣка!..
Въ больницу онъ попалъ послѣ сильнаго и долгаго пьянства, спустивъ съ себя все, затѣмъ только. чтобы послать отсюда письма съ просьбой о помощи «болящему и страждущему рабу Божьему Петрушѣ»…
На другой же день по поступленіи онъ настрочилъ нѣсколько такихъ писемъ, послалъ и сталъ ждать «движенія воды»…
Въ первое же воскресенье «движеніе воды» не замедлило сказаться: явились какія-то двѣ почтенныя матроны — матушки изъ монастыря.
Когда сообщили объ этомъ Петрушѣ, онъ какъ-то сразу преобразился изъ веселаго и здороваго въ согбеннаго, удрученнаго недугами старца… Походка, фигура, лицо, глаза, — все сдѣлалось другое. Сгорбившись, шлепая туфлями по полу, пошелъ онъ на лѣстницу, гдѣ его дожидались, и черезъ полчаса вернулся въ палату прежнимъ Петрушей, неся цѣлый узелъ «госгинцевъ».
— Вотъ какъ наши кошелями-то машутъ! — весело крикнулъ онъ мнѣ, бросая узелъ на койку, — теперь заживемъ… Не тужи! Гляди сюда, — онъ протянулъ ко мнѣ руку и разжалъ кулакъ. На ладони лежалъ золотой въ пять рублей. — Ужо можно въ картишки… Та, та, та… Съ нами Богъ, разумѣйте языцы… «Петруша, Петруша»… Дураки вы всѣ!..
Въ узлѣ, когда онъ развязалъ его, оказались: чай, сахаръ, булки, «монпасье», двѣ банки съ вареньемъ и еще кое-что.
